— А что же нам делать?

— Продиктовать тебе список? — ответил Глен с усмешкой.

Стью жестом указал на приготовленную тетрадь.

— Ты шутишь.

— Нет, я не шучу. Ты сам сказал, что нам пора определиться.Я тоже это чувствую. А с каждым днем времени все меньше и меньше. Мы не можемпросто сидеть на месте и баловаться с радиостанцией. Однажды утром мы можемувидеть, как этот тип входит в Боулдер во главе вооруженной колонны,сопровождаемый поддержкой с воздуха.

— Завтра его ждать рано, — сказал Глен.

— Это верно. А как насчет следующего мая?

— Возможно, — сказал Глен тихим голосом. — Да, оченьвозможно.

— А что, ты думаешь, случится с нами?

Глен сделал жест, нажав на воображаемый курок, а потомбыстро допил вино.

— Правильно, — сказал Стью. — Так что давай составим пландействий. Говори.

Глен закрыл глаза.

— О'кей, — сказал он. — Слушай, Стью. Во-первых, надовоссоздать маленькую Америку. Любыми средствами. Если мы начнем прямо сейчас,мы будем иметь такое правительство, которое захотим. Если мы будем ждать, поканаселение утроится, у нас могут возникнуть серьезные проблемы. Предположим,через неделю — это будет восемнадцатое августа — мы соберем митинг. Явкаобязательна. Еще до этого должен возникнуть Временный Организационный Комитет.Предположим, из семи человек. Ты, я, Андрос, Фрэн, Гарольд Лаудер, может быть,еще парочка. Комитет должен будет составить повестку для митинга восемнадцатогоавгуста. И я могу сказать тебе уже сейчас, какими будут некоторые пункты этойповестки.

— Записываю.

— Во-первых, зачтение и ратификация ДекларацииНезависимости. Во-вторых, зачтение и ратификация Конституции. В-третьих,зачтение и ратификация Билля о правах. Ратификация осуществляется путемвсеобщего голосования.

— Господи, Глен, но мы же все американцы…

— Нет, здесь ты ошибаешься, — сказал Глен, открывая глаза.Они выглядели запавшими и покрасневшими. — Мы — горстка оставшихся в живых,лишенных какого бы то ни было правительства. А правительство — это идея, Стью.Я тебе больше скажу, это устоявшийся стереотип, тропинка памяти, протоптанная внашем сознании. Большинство людей до сих пор верят в республику, которую онисчитают демократией. Но эта вера сохранится у них ненадолго. Президент умер,Пентагон сдается внаем, в Конгрессе и в Сенате никто больше не ведет дебатов,кроме, разве что, тараканов и термитов. Люди здесь очень скоро проснутся ипоймут, что прошлого больше не существует, и они могут создавать обществотаким, каким захотят. Мы должны застать их врасплох, прежде чем они не началидействовать.

Он поднял палец.

— Если кто-то встанет на августовском митинге и предложит,чтобы Матушка Абагейл стала во главе, а ты, я и Андрос были назначены еесоветниками, эти ребята согласятся без всякого голосования, пребывая вблаженном неведении, что с их одобрения к власти пришла первая в Америкедиктатура со времен Хьюи Лонга.

— Что-то не верится. Здесь есть выпускники колледжей,адвокаты, политические активисты…

— Может быть, когда-то они и были ими. Теперь же это всеголишь горстка усталых, запуганных людей, которые не знают, что с ними будет.Если кто-то начнет пищать, то ему придется немедленно заткнутся, когда тыскажешь им, что Матушка Абагейл с советниками берется восстановить подачуэлектроэнергии за шестьдесят дней. Очень важно с самого начала РАТИФИЦИРОВАТЬдух старого общества. Вот, что я имел в виду, когда говорил о воссозданииАмерики.

— Продолжай.

— Хорошо. Следующим пунктом повестки должно стать утверждениепорядка управления. Идеальная демократия, как в маленьких городках НовойАнглии. Пока нас сравнительно мало, система будет работать отлично. И мыпроследим, чтобы выборными представителями стали те же люди, которые войдут вОрганизационный Комитет. Мы поторопимся и проведем голосование до того, какостальные начнут предлагать своих дружков. Мы можем поручить кому-нибудьпредложить наши кандидатуры и в первом, и во втором случае. Голосование пройдеттак же гладко, как дерьмо сквозь гуся.

— Неплохо придумано, — сказал Стью с восхищением.

— Разумеется, — сказал Глен самодовольно.

— Что еще?

— Этот пункт получит всеобщую поддержку. Гласить он будетследующее: «Матушка Абагейл обладает абсолютным правом вето на любое решениеСовета Представителей».

— Господи! Она-то согласится?

— Я полагаю. Но вряд ли ей когда-нибудь придетсяиспользовать свое право. Во всяком случае, я таких обстоятельств не предвижу. Имы сможем дать ей понять, что она является нашим лидером лишь номинально.Думаю, она сама этого захочет… Она старая, усталая…

Стью покачал головой.

— Она старая и усталая, но она смотрит на проблему темногочеловека с точки зрения религиозного служения, Глен. И она в этом не одинока.Ты знаешь об этом.

— Ты хочешь сказать, что она захочет свой кусок пирога?

— Может быть, в этом и нет ничего плохого. В конце концовэто ее мы видели во сне, а не Совет Представителей.

Глен покачал головой.

— Нет, я не могу согласиться с мыслью о том, что все мыпешки в какой-то постапокалиптической игре добра и зла. Черт возьми, это жеиррационально!

Стью пожал плечами. Воцарилось долгое молчание. Наконец Гленсказал:

— Да, ты прав. Она не может быть просто подставной фигурой.Когда ты был маленьким, Стью, ты когда-нибудь мечтал о том, что станешь однимиз семерых епископов при ставосьмилетней негритянке из Небраски?

Стью уставился на него. Наконец он сказал:

— Там осталось еще вино?

— Все кончилось.

— Хреново.

— Да, — сказал Глен. Потом они долго молча смотрели друг надруга и неожиданно разразились хохотом.

— Проснулись, Матушка?

— Проснулась, — сказала она сквозь набитый арахисовымиорешками рот. — Заходи, Ральф.

— Около часа назад появилась еще одна команда. Хотят с вамипознакомиться, если вы не слишком устали. Симпатичные ребята. Главный у них издлинноволосых, но вроде ничего. Его зовут Ларри Андервуд.

— Ну, приводи их, Ральф, — сказала она.

— Хорошо, — сказал он и повернулся, чтобы уйти.