Уайрман попытался сказать что-то ещё, но не смог. Согнулсяпополам, смеялся так сильно, что ему пришлось упереться ладонями в колени. Японимал шутку, но не мог её разделить… и не только потому, что мою дочь убили вРод-Айленде. Уайрман смеялся сейчас, потому что чуть раньше перепугался, как мыс Джеком и как, должно быть, боялась Либбит. А почему она боялась? Потому чтокто-то — вполне вероятно, случайно — подбросил ложную идею в её головку с такимбогатым воображением. Я бы поставил на няню Мельду… и, наверное, на сказкуперед сном, предназначенную для того, чтобы успокоить ребёнка, который ещё неоправился от черепно-мозговой травмы. Может, даже страдал бессонницей. Ох, нетуда, не туда попала это сказочка и отрастила ЖУБЫ.

Мистер Синие бриджи отличался от лягушек, которых мы виделина дороге. Тех полностью придумала Элизабет, и в них не было ни грана злобы. Авот парковый жокей… скорее всего первоначально он появился из разбитой головыЭлизабет, но я подозревал, что потом Персе приспособила его для своих целей.Если кто-нибудь слишком уж приближался к первому дому Элизабет, жокея хватало,чтобы отпугнуть незваного гостя. Может, и отправить в ближайшую психушку.

А значит, здесь всё-таки есть что искать.

Джек нервно смотрел туда, где утоптанная тропа (достаточноширокая, чтобы по ней проехала телега, а то и грузовик) уходила вниз и теряласьиз виду.

— Он вернётся?

— Это не имеет значения, мучачо, — ответил Уайрман. — Он —не настоящий. А вот корзинку для пикника нужно нести. Так что бери. И в путь.

— Когда я смотрел на него, возникало такое ощущение, будто ясхожу с ума. Вы понимаете, в чём тут дело, Эдгар?

— Конечно. Тогда у Либбит было невероятно сильноевоображение.

— И что с ним случилось?

— Элизабет забыла, как им пользоваться.

— Господи, — выдохнул Джек. — Это ужасно.

— Да. Причём я думаю, что такая забывчивость крайне проста висполнении. И вот это ещё ужаснее.

Джек наклонился, поднял корзинку, посмотрел на Уайрмана.

— Что в ней? Золотые слитки?

Уайрман взялся за пакет с едой и широко улыбнулся.

— Я положил туда кое-что ещё.

Мы двинулись дальше по заросшей подъездной дорожке,поглядывая по сторонам в ожидании нового появления паркового жокея. Он непоявился. Когда мы поднялись на крыльцо, Джек со вздохом облегчения поставилкорзинку на землю. У нас за спинами захлопали крылья.

Мы дружно обернулись и увидели цаплю, спускающуюся кподъездной дорожке. Возможно, ту же самую, что холодно смотрела на меня стеннисного корта «Эль Паласио». Взгляд определённо не изменился: синий,пристальный, начистолишённый жалости.

— Она настоящая? — спросил Уайрман. — Как думаешь, Эдгар?

— Настоящая, — ответил я.

— Откудаты знаешь?

Я мог бы указать, что цапля отбрасывает тень, но несомневался в том, что тень отбрасывал и парковый жокей, просто мы не обратилина это внимание.

— Знаю. Ладно, идём в дом. Стучать не обязательно. Мы не вгости пришли.

— Похоже, у нас проблема, — заметил Джек.

«Портьеры» из испанского мха погрузили веранду в глубокийсумрак, но, едва наши глаза привыкли к нему, мы смогли разглядеть толстуюржавую цепь, которая полукружиями висела перед двойной дверью. С цепи свисалине один, а два замка. И протянули её через кольца на штырях, вбитых в дверныекосяки.

Уайрман подошёл ближе, пригляделся.

— Думаю, мы Джеком без труда вытащим штыри. Они знавалилучшие дни.

— Лучшие годы, — поправил его Джек.

— Возможно, — кивнул я, — но двери наверняка заперты, а есливы будете греметь цепями, то разбудите соседей.

— Соседей? — переспросил Уайрман.

Я указал наверх. Джек и Уайрман подняли головы, увидели тоже, что и я: целую колонию коричневых летучих мышей, спящих, как казалось, всвисающем облаке паутины. Я посмотрел вниз: толстый слой гуано устилал пол. И яочень порадовался тому, что голову прикрывала бейсболка.

Когда же оторвал взгляд от пола, Джек Кантори уже сбегал соступенек вниз.

— Никогда. Называйте меня трусом, называйте маменькинымсынком, называйте как угодно, но я туда не пойду. Если бзик Уайрмана — змеи, томой — летучие мыши. Однажды… — Он хотел сказать что-то ещё, возможно, многочего, только не знал как. Вместо этого отступил ещё на шаг. У меня быломгновение, чтобы поразмыслить над особенностями страха. С тем, что не удалосьсверхъестественному жокею (почти удалось, но почти считается только в игре в«подковки»), справилась колония спящих летучих мышей. Если говорить о Джеке.

— Они могут переносить бешенство, мучачо… ты это знаешь? —спросил Уайрман.

Я кивнул.

— Думаю, нам нужно поискать чёрный ход.

Мы медленно шли вдоль боковой стены дома. Джек — первым, скрасной корзинкой для пикника. Рубашка на его спине потемнела от пота, нотошнота больше не беспокоила. А могла бы. И не только его. Наплывающая сбассейна вонь едва не валила с ног. Доходившая до бёдер трава шуршала, тёрласьо брючины, твёрдые, сухие стебли лиродревесника кололи лодыжки. Окна в домебыли, но высоко. Джек мог бы до них достать, лишь встав на плечи Уайрмана.

— Который час? — Джек тяжело дышал.

— Для тебя самое время идти чуть быстрее, амиго, — ответилУайрман. — Хочешь, чтобы я освободил тебя от корзинки?

— Конечно. — Впервые после нашей встречи в аэропорту яуловил раздражение в голосе Джека. — А потом у вас случится сердечный приступ,и мне с боссом придётся демонстрировать, по силам ли нам сделать искусственноедыхание.

— Ты намекаешь, что я не в форме?

— В форме, конечно, но, думаю, фунтов пятьдесят у васлишних.

— Прекратите. — Я попытался их остановить. — Вы оба.

— Поставь её на землю, сынок, — не унимался Уайрман. —Поставь на землю эту cesto de puta madre,[181] и я буду нести её остаток пути.

— Нет. И хватит об этом.

Краем глаза я уловил, как шевельнулось что-то чёрное.Поначалу не стал поворачивать голову. Подумал, что опять появился парковыйжокей, на этот раз на краю бассейна. А может, и на заполняющей его вонючейжиже. Слава Богу, что я всё-таки решил посмотреть.