— Немного влажная, но, возможно, весь дом так пахнет. Может,уточнишь?

— Поднимай её медленно, хорошо? Джек, свети внутрь. Ищитевлагу, вы оба.

— Почему, Эдгар? — спросил Джек.

— Потому что «Стол течёт», как сказала Элизабет. Еслиувидите керамический контейнер — бутылку, кувшин, кег — это она. И почтинаверняка посудина будет с трещиной, а может, и разбита.

Уайрман глубоко вздохнул.

— Как говорил математик, когда делил на ноль: «А вот иничто».

Он попытался поднять ступеньку, но не вышло.

— Она на замке. Я вижу крошечную скважину… и вставлялся тудачертовски маленький ключ…

— У меня есть швейцарский армейский нож, — предложил Джек.

— Минутку… — Уайрман кончиками пальцев ухватил крайступеньки снизу. Я увидел, как сжались его губы, а на виске выступила вена.

— Уайрман, — начал я, — осторож…

Прежде чем я закончил, замок (старый, маленький и, несомненно,проржавевший) сломался. Ступенька взлетела вверх и сорвалась с петель. Уайрманакачнуло назад. Джек его поймал, а потом я неуклюже, одной рукой, поймал Джека.Большой фонарь упал на пол, но не разбился. Яркий луч покатился, освещая холмиз дохлых ос.

— Срань господня! — Уайрман поднялся. — Ларри, Курли иМо.[186]

Джек поднял фонарь, направил в тайник под ступенькой.

— Что? — спросил я. — Есть что-нибудь? Ничего? Говори!

— Что-то есть, но не керамическая бутыль, — ответил он. —Металлическая коробка. Похожа на жестянку из-под сладостей, только больше. — Оннаклонился.

— Может, лучше не трогать, — подал голос Уайрман. Ноопоздал. Рука Джека по локоть ушла в тайник, и в первое мгновение я несомневался, что сейчас его лицо вытянется в крике, когда что-то ухватится заруку и потащит вниз. А потом он выпрямился, держа в руке жестяную коробку вформе сердца. Протянул её нам. На крышке сквозь ржавчину едва проглядывалрозовощёкий ангел. Под ним тянулись две строчки, написанные старомоднымшрифтом:

ЭЛИЗАБЕТ

ЕЁ ВЕЩИ

Джек вопросительно посмотрел на нас.

— Валяй. — Теперь я не сомневался, что Персе в коробке нет.Испытывал разочарование и облегчение одновременно. — Ты нашёл, тебе иоткрывать.

— Там рисунки, — добавил Уайрман. — Должны быть.

Я тоже так думал. Но вышла промашка. Когда Джек снял ржавуюкрышку, в коробке-сердце обнаружилась кукла Либбит, и, глянув на Новин, ясловно вернулся домой.

«О-о-о-ох, — казалось, говорили эти чёрные глаза и алыйулыбающийся рот. — Я так долго здесь пролежала, противный парниша!»

Когда я увидел, как куклу достают из коробки, словновыкопанный из могилы труп, жуткий, всепроникающий ужас охватил меня, взявначало в сердце и распространившись по всему телу, грозя сначала расслабить, апотом парализовать все мышцы.

— Эдгар? — резко спросил Уайрман. — Что с тобой?

Я приложил все силы для того, чтобы взять себя в руки. Болеевсего на меня подействовала беззубая улыбка. Как и кепка жокея, она былакрасной. И, как в случае с кепкой, я чувствовал, что рехнусь, если буду слишкомдолго на неё смотреть. Улыбка, казалось, утверждала, что происходящее со мной вновой жизни — всего лишь сон, который я вижу, лёжа на койке в отделенииреанимации, тогда как машины поддерживают жизнь в моём изувеченном теле… и,может, меня это устраивало, лучше просто быть не могло, потому что случившеесяво сне не могло причинить Илзе вреда.

— Эдгар? — Джек шагнул ко мне, и кукла в его рукенаклонилась вперёд, выражая насмешливое сочувствие. — Вы же не грохнитесь вобморок?

— Нет, — ответил я. — Дай на неё взглянуть. — А когда онпопытался передать куклу мне, покачал головой: — Я не хочу её брать. Простоподними.

Он выполнил мою просьбу, и я понял, откуда взялось ощущениемгновенного узнавания, чувство возвращения домой. Не из-за Ребы или её недавнейблизняшки, хотя все три куклы были тряпичными, то есть похожими. Нет, причиназаключалась в том, что я уже видел её на нескольких рисунках Элизабет. Только ярешил, что на них изображена няня Мельда. В этом ошибся, но…

— Куклу подарила ей няня Мельда, — сказал я.

— Точно, — согласился Уайрман. — И она стала её любимой,потому что Либбит рисовала только эту куклу. Вопрос в том, почему она оставилаеё здесь, когда семья уезжала из «Гнезда цапли». Почему заперла в тайнике?

— Иногда куклы впадают в немилость. — Я смотрел на этоткрасный, улыбающийся рот. По-прежнему красный, пусть и прошло столько лет.Красный, как то место, куда уходят прятаться воспоминания, когда они ранены, ичеловек не может нормально соображать. — Иногда куклы начинают пугать.

— Её рисунки говорили с тобой, Эдгар. — Уайрман покрутилкуклу в руке, вернул Джеку. — Как насчёт куклы? Она скажет тебе, что мы хотимзнать?

— Новин, — сказал я. — Её зовут Новин. И мне бы хотелосьсказать — «да», но со мной говорят только карандаши и рисунки Элизабет.

— Откуда ты знаешь?

Хороший вопрос. Откуда я это знал?

— Просто знаю. Готов спорить, она могла бы поговорить стобой, Уайрман. До того, как я выправил тебе мозги. Когда у тебя ещё былошестое чувство.

— Этот поезд уже ушёл. — Уайрман порылся в пакете спродуктами, нашёл упаковку с ломтиками огурца, съел пару. — И что нам делать?Возвращаться? Потому что я чувствую, если мы отправимся в обратный путь,мучачо, то уже больше никогда не соберёмся с духом, чтобы прийти сюда ещё раз.

Я придерживался того же мнения. А вторая половина днякатилась к вечеру.

Джек присел на лестницу, устроился на две или три ступенивыше тайника. Куклу держал на колене. Солнечный свет, цепляясь за остаткиверхних этажей, окутывал их жёлтой дымкой. Вид этот будоражил чувства, так ипросился на холст. Могла получиться потрясающая картина: «Молодой человек икукла». И его манера вот так держать Новин что-то мне напоминала, но я никак немог понять, что именно. Чёрные глаза-пуговицы куклы, казалось, смотрели наменя, смотрели самодовольно. «Я многое видела, паршивый парниша. А здесь явидела всё. Я знаю всё. И очень плохо, что я — не рисунок, которого ты можешькоснуться своей призрачной рукой, не так ли?»