Сначала думали договариваться и мирно дело завершить, однакослишком много было между ними ненависти и крови. Прибывшего из Силезии Бедржихаиз Стражницы, который призывал к соглашению, обругали и едва не убили, ондолжен был с поля со своими людьми уступить и уйти прочь. А они из хуфниц,тарасниц и других pixisdes[395] начали палить друг в друга,так что гул большой сотворился и дым всё поле застлал. А засим ударили в этотдым железные рожмберские господа, но только их отбили и они назад подались.Тогда великий крик поднялся среди Табора и Сироток, что вот бежит враг, чтонадобно его настичь и добить. Раскрыли они вагенбург у кучей ринулись в поле.

И это был их конец. И их гибель.

– Стояять! Стояяяяять! – ревел Ян Чапек изСан. – Это ловушка! Сцепить возы! Не выходить из hradby![396]

Его голос тонул в грохоте битвы и гуле выстрелов, стрельцы свозов таборитского вагенбурга непрерывно стреляли по отступающим рыцарям. Атабориты и Сиротки с ревом вырвались в поле, размахивая цепами и алебардами.

– Гыр на ниииих!

И тогда на них посыпался град пуль, картечи и болтов.Позицию каликстинцев затянуло дымом. А с дыма на пехоту, лишенную защиты возови рассеянную по полю, ринулась панцирная кавалерия.

Кто мог, бежал, кому посчастливилось убежать от мечейрыцарей, тот добирался до возов, где гейтманы, охрипшие от выкрикиванияприказов, пытались сомкнуть ряды и организовать оборону. Однако и это уже былопоздно. Рожмберцы, изображавшие бегство, вернулись, вклинились междурасставленных возов, ворвались в вагенбург, накалывая оборону на копья и сразгона сметая их. Ондржей Кержский со своей конницей бросились на них. Ихпокололи копьями и смели, легковооруженные табориты были не в состоянииостановить закованную в железо кавалерию. Подскочил на подмогу Ян Чапек,вымахивая мечом и созывая пехоту. Подскочил и Рейневан. Он видел перед собойоскалившиеся конские морды, нагрудники и салады, видел лес наставленных копий,был уверен, что идет на смерть. Всадника рядом копье пробило навылет и вышиблоиз седла; до того, как копьеносец сумел пустить древко, Рейневан подъехал кнему и рубанул мечом, раз, второй раз, из-под разрубленного наплечника брызнулакровь. Второй всадник ударил его конем, рубанул с размаха, Рейневан сохранилжизнь, сгибаясь за конской шеей. Рожмбержец не смог ударить второй раз,таборитские пехотинцы зацепили его крюками гизарм и стащили с седла. Набросилсятретий, с топором, видя, что с ним ему не справиться, Рейневан крикнул, дернулвожжи, кольнул коня шпорами. Конь стал на дыбы, замолотил передними ногами,подковы упали на набедренник и панцирный фартук, прогнули латы, рожмбержецзакричал и упал на землю. Вокруг неистовствовала дикая сечь, под копытами конейскрежетали латы и хрустели кости.

На глазах Рейневана рожмбержские панцирные забросили на возывагенбурга цепи с крюками, повернули коней, дернули. Возы перевернулись,придавив стрельцов и арбалетчиков. В пролом ворвалась каликстинская конница,конные рекой ворвались в середину, коля, рубая и затаптывая. Разорванныйвагенбург вдруг превратился в ловушку без выхода.

– Это конец! – крикнул Ян Чапек из Сан, рубаямечом налево и направо. – Поражение! Нам хана! Спасайся, кто может!Рейневан! Ко мне!

– Ко мне! – горланил Ондржей Кержский. – Комне, братва! Спасайся, кто может!

Рейневан повернул коня. Он колебался только мгновение,короткое мгновение, от которого зависело жить или умереть. Он увидел, какпанцирная кавалерия валом кладет сланьских цепников и копейщиков из КутнойГоры, как ложатся под меч Сиротки из Чешского Брода. Как валится с седлаЗигмунт из Вранова. Как падает проколотый копьями и посеченный мечами ПрокопГолый, бившийся на возе. Как опускает дароносицу и падает смертельно раненныйПрокоупек. Как битва превращается в резню.

И его охватил страх. Чудовищный, выворачивающий внутренностистрах.

Он прижался к гриве коня и помчался за Чапеком. В промежутокмежду возами, под градом пуль и болтов. Вниз, вниз, яром, по склону горы.Только бы подальше.

Только бы подальше от Липан.

– В Колин! – крикнул Ян Чапек. – В Колин!Только б кони выдержали! Рейневан! Что ты там делаешь, черт возьми?

Рейневан соскочил с седла. Упал на колени. Наклонил головудо самой земли. И разревелся.

– Смысл жизни… – рыдал он, задыхаясь. –Идеалы… Lux perpetua… И бегу с поля боя… Как трус… Даже погибнуть… Дажепогибнуть, как следует, не сумел!

Чапек вытер с лица сажу, пот и кровь. Покрутил головой,сплюнул.

– Это еще не конец! – закричал он. – Мы имеще покажем! А что? Мы должны были дать себя убить? Как дураки? Сегоднясмываемся, чтобы завтра иметь возможность сражаться снова. Вставай, силезец,вставай! Видишь? Это уже колинский тракт! Едем в Колин, там нас не достанут!Вставай и на коня! Слышишь?

– Езжай сам.

– Что?

– Езжай сам. Мне нечего в Колине искать.

Теплый майский дождь падал и шелестел на листьях.

Да-да, благородные рыцари, да, богобоязненные монахи, верьтемне милостивые государи купцы, жесток был липанский сonflictus, яростен бой насклонах Липской горы.

Бились на смерть аж до позднего вечера. До позднего вечера,почти до самой темноты гинули братья из Табора и Сиротки. Одних побили в поле,других в вагенбурге, третьих во время бегства. Общим счетом, говорят, полеглооколо двух тысяч Божьих воинов, среди которых и Прокоп Голый, прозванныйВеликим. Многих из братьев взяли в неволю. Более знатным была дарована жизнь.Но более семисот взятых в плен рожмбержцы загнали в овины под Чешским Бродом итам живьем спалили.

И был это большой триумф каликстинцев и католиков. И конецтаборитскосиротских полевых войск.

На следующий день после Липан, в последний день мая 1434года, в Городке, по дороге в Галич, где должен был принимать присягу новогомолдавского воеводы Стефана, на восемьдесят пятом году жизни умер на рукахдуховных и светских особ Владислав Ягелло, король Польши. В этом же году, вдень апостола Якова, взошел на вавельский трон сын Ягеллы, ВладиславЯгеллоннчик, десяти весен от роду.