– Твой объект, как ты утверждаешь, – началон, – постоянно принимает жидкое золото, aurum potabile. Тем самым онабсолютно устойчив ко всем известным токсинам и ядам в их основной форме.Поэтому необходимо применить compositum, многоступенчатый комбинированный яд.Само aurum potabile не реагирует ни с чем. Однако следует предположить, чтопринимающие aurum употребляют также другие препараты, с целью сохраненияорганического баланса, соматического равновесия и противодействия побочнымявлениям. Такими препаратами бывают confectiones opiatae, некоторые panacea,как, например, Hiera, и некоторые athanasia, как Theriak.[406]Наш compositum, алхимический magisterium Эдлингера Брема, содержит в качестве menstruum[407] безвкусную aqua fortis.[408]Использованные simplicia, если тебе это интересно, это, в частности, зимовик,[409] colchicum autumnale, волчье лыко, daphne mezereum. Ничегоособенного и ничего нового, зимовиком, как можно догадаться из латинскогоназвания, травила уже в Колхиде Медея. То, что в нашем композите являетсянаиболее новаторским… и наиболее смертоносным… это буфотенин. Магическиобработанная вытяжка из активной субстанции, содержащейся в секрете желез жабы.

Бездеховский взял графин, налил себе.

– Когда попотчуешь его отравой, у объекта черезкакое-то время появятся симптомы, сопутствующие отрицательной реакции на aurumpotabile. Он, как обычно, примет тогда panaceum. С panaceum прореагируетзимовик, вызывая понос. Средство от поноса прореагирует с mezereum, усиливаясимптомы и сильно повышая температуру тела. Объект тогда примет Hiera или Theriak,а с получившимся из всего этого реактивом среагирует буфотенин.

– Смерть наступит быстро? Безболезненно?

– С точностью до наоборот.

– Это хорошо. Большое спасибо, учитель.

– Не благодари, – rewerendissimus doctor хлебнулиз бокала. – Езжай и отрави сукиного сына.

Люди аж останавливались, оборачивались, глазели с открытымиот удивления ртами, шептались, показывали пальцами. Было что показывать, былочему удивляться. Казалось, что легенды, сказки и рыцарский эпос ожили ипосетили Вроцлав, многолюдную Замковую улицу. Серединой улицы, в шеренгерасступающихся вроцлавцев, пританцовывая, шагал, прекрасный карегнедой жеребец,покрытый снежнобелой попоной и украшенный вокруг шеи гирляндой из цветов. Нажеребце сидел молодой рыцарь в красносеребряном вамсе и бархатном берете с перьями.Рыцарь вёз впереди себя на луке красивую, как на картинке, панну в белой cotehardie[410] и и венке из цветов на светлых волосах, пышных ираспущенных, как у лесной нимфы. Панна обнимала рыцаря и одаривала егострастным и полным любви взглядом, а время от времени не менее страстнымпоцелуем. Конь ступал, ритмично стуча подковами, люди восторженно глядели.Казалось, что во Вроцлав приехал кто-то прямо из строф романса, из слов песнитрубадура, из рассказа барда. «Вот, – шептали вроцлавцы, – смотрите,Лоэнгрин везет Эльзу из Брабанта, Эрик держит на луке Эниду, вот Алькасин вобъятиях своей Николетты, вот Флорис и Бланшфлер. Вот, смотрите, Ивэн и Госпожаручьев, вот Гарет и Лионесса, вот Вальтер и Хильдегунда, вот сам Парсифаль сосвоей Кондвирамурс».

– Смотрят, – Парсифаль фон Рахенау оторвал губы отгуб невесты. – Смотрят на нас непрерывно…

– Пусть смотрят. – Офка фон Барут, в скоромбудущем фон Рахенау, уселась поудобнее на луку, с любовью посмотрела в глазажениха. – Ты обещал.

Действительно, Парсифаль фон Рахенау пообещал. Поэтому,обоих отцов, Тристрама фон Рахенау и Генриха фон Барута, жених и невеста послеофициальной церемонии обручения оставили пиву и вину, а матерей, Грозвиту фонБарут и Берхту Рахенау – мечтам о внуках. А жених Парсифаль выполнил обещание,данное невесте. Что он романтически провезет ее через весь Вроцлав. От площадидо собора и обратно. На луке. На карегнедом кастильском жеребце, подаркеДзержки де Вирсинг.

Вроцлавцы смотрели. Подковы застучали по доскам и балкам,молодые въехали на Пясковый мост. Прохожие расступались перед ними. Офкавнезапно громко охнула, впилась ногтями в плечо Парсифаля.

– Что случилось? Офка?

– Я видела… – Офка проглотила слюну. – Мнепоказалось, что я видела… Знакомую…

– Знакомую? Кого? Может, вернуться?

Офка еще раз глотнула слюну, отрицательно покрутила головой,невольно зарумянившись. «Лучше нет, – подумала она. – Лучше невозвращаться к давним делам, лучше вычеркнуть их, выбросить их из памяти. Тотдень на вершине Радуни. Лучше, чтобы любимый не знал, что это действие белоймагии, что это магия их соединила, что это чары преодолели преграды и сделалитак, что они вместе, отныне и навеки, ибо что Бог соединит, того не разъединить».

«Интересно, – вдруг подумала она, – удалось ли этои им, была ли и для них магия благосклонна. Для Эленчи… И для Электры. Электры,лицо которой мгновение тому я видела в толпе».

– Мы были едва знакомы, – пояснила она, пытаясьбыть безразличной. – Ее зовут Электрой.

– Я удивляюсь родителям, – сказал Рейневан, –которые дают детям такие имена. Можешь считать это суеверием, но я боюсь, чтоимя может оказаться вещим и повлиять на судьбу потомка.

– То есть?

– Электра была дочерью Агамемнона, царя Микен. Она обожалаотца; когда его убили, она взбесилась от ненависти и жажды мести. Онаотомстила, но лишилась рассудка. Я не дал бы дочке такое имя.

– Я тоже нет, – Офка прижалась к жениху. – Мынашу дочь назовем Беатой.[411]

Колокол Девы Марии в Пяске возвестил сексту. Рейневанпропихивался сквозь толпу, нежно храня за пазухой флакон с композитным ядом. Онрешился. Ждал случая. Давно ждал случая.