– В моей семье все погибли, майор. Все доединого… – И поспешила добавить: – Кроме Марчеллы.

– Извини. – Фуллертон опустил голову и провелрукой по траве, пропуская ее сквозь пальцы. Он никого не потерял в этой войне.И знал, как радовалась его семья, что он остался жив. У него погибли друзья, ноникто из кузенов, братьев, дядьев или дальних родственников. Эта война почти незатронула мира, в котором жил он. К тому же очень скоро он отправится домой…

Подошедший ординарец прервал их разговор. Генерал Фарнхэмприказал немедленно явиться. Майор с сожалением оглянулся через плечо на Сиринуи поспешно направился в дом. В тот день она его больше не видела.

Когда поздно вечером Сирина, пожелав Марчелле спокойнойночи, забралась в свою постель, то обнаружила, что вспоминает о встрече в саду,вспоминает длинные изящные пальцы, играющие с травой, широкие плечи и серыеглаза. В его облике присутствовало нечто поразительно прекрасное.

Странно, но ее мысли совсем не походили на мысли БрэдфордаФуллертона, в этот же самый миг размышлявшего о ней. Он стоял у окна в своемкабинете и смотрел на иву. Свет не горел, китель висел на спинке стула, галстуклежал на рабочем столе.

Брэдфорд представлял Сирину настолько отчетливо, чтобуквально видел солнечные блики, отражавшиеся в ее глазах в тот миг, когда онапротянула ему половинку апельсина… И впервые за время своего долгого пребыванияв Италии он внезапно почувствовал физическое влечение, острое, словно голод.Тело его требовало ее, как никого другого. Перед самым концом войны он ездилдомой на недельный отпуск и занимался любовью с Пэтти. После приезда в Италию онхранил ей верность, и у него не было желания нарушать ее. До сих пор… Сейчас жевсе его мысли занимала Сирина: ее стройная шея, изящные руки, то, как сужаласьталия, перехваченная тонкими завязками повязанного поверх платья белогофартука. Это было как сумасшествие. Вот только что он стоял, помолвленный ссамой прекрасной женщиной Нью-Йорка, а теперь неожиданно воспылал страстью китальянской служанке. Но имело ли это какое-то значение? Он знал, что нет,знал, что хотел ее, и не просто физически, – ему хотелось большего отСирины. Ему хотелось узнать ее секреты. Хотелось узнать, что таили ее огромныезагадочные зеленые глаза.

Казалось, он простоял так, глядя в окно, долгие часы. Ивдруг совершенно неожиданно увидел ее: подобно величественному призраку, онапрошла мимо дерева и затем спокойно села в темноте. Длинные волосы ниспадали наплечи и чуть покачивались от дуновения легкого ночного ветерка, глаза ее былизакрыты, тело скрылось под чем-то напоминающим одеяло, когда она вытянула ноги,устроившись на траве. Фуллертон разглядел голые ступни… И почувствовал, как еготело напряглось и как все внутри его устремилось к этой таинственной девушке.Словно потеряв контроль над собой, он отошел от окна, вышел из комнаты, тихозакрыв за собой дверь, и торопливо сбежал вниз по длинным маршам мраморныхступеней. Выйдя в коридор, прошел в боковую дверь, которая, как он знал, вела всад, и, прежде чем смог остановить себя, беззвучно пошел по траве, пока неочутился позади нее, зябко поеживаясь на ветерке и дрожа от охватившегожелания. Почувствовав его присутствие, Сирина повернулась и молча посмотрела нанего широко раскрытыми, удивленными глазами. Несколько долгих мгновений он тожене мог произнести ни слова. Глаза их встретились, она ждала, он молча опустилсярядом с ней на траву.

– Ты разговаривала со своим деревом?

Голос его звучал нежно, он ощущал тепло, исходившее от еетела. Фуллертон не знал, что сказать, и казался сам себе ужасно глупым.Заглянув в ее лицо, увидел, что оно блестело от слез.

– Сирина? Что случилось?

Девушка после минутного колебания слабо пожала плечами иедва заметно улыбнулась. Ему захотелось заключить ее в объятия, но он все ещене осмеливался. Он не знал, что она может подумать, как, впрочем, не знал, чтои сам думал по этому поводу.

– В чем дело?

Она вздохнула и неожиданно положила голову ему на плечо изакрыла глаза.

– Иногда… – чуть слышно проговорила она впрохладной темноте, – иногда очень одиноко… после войны. Никого неосталось. Никого…

Он медленно кивнул, стараясь понять охватившую ее боль.

– Да, очень тяжело… – Затем, не в силах сдержатьвопрос, постоянно вертевшийся у него в голове, спросил: – Сколько тебе лет,Сирина?

– Девятнадцать. – Голос казался бархатным втемноте, затем, улыбнувшись, девушка спросила: – А тебе?

Он тоже улыбнулся:

– Тридцать четыре.

Внезапно ему показалось, что теперь девушка приняла его вкруг своих друзей. С прошедшего полудня между ними начало происходить нечтонепонятное. Сирина убрала голову с его плеча, и ему вдруг стало не хвататьэтого небольшого давления, и, как никогда прежде, он ощутил страстное влечениек ней, глаза его жадно рассматривали каждую черточку лица.

– Сирина…

– Да, майор?

Он рассмеялся:

– Ради Бога, не называй меня так!

Его отказ напомнил ей о том, как она набрасывалась наМарчеллу за то, что та звала ее принцессой, и она тоже рассмеялась.

– Ладно, как же мне тогда звать вас? Сэр? – Теперьона поддразнивала его скорее как опытная женщина, нежели как девушка.

Он посмотрел на нее пристальным, долгим взглядом своихглубоких серых глаз, затем прошептал:

– Да… может быть, тебе следует звать меня «сэр».

Однако прежде чем она смогла ответить, он заключил ее вобъятия и поцеловал с наслаждением и страстью, о существовании которой у себядаже не подозревал. Он чувствовал, как все его тело приникло к ее, руки крепкосжимали ее в объятиях, ему не хотелось отпускать ее губ. Когда губы ее уступилиего натиску, их языки коснулись друг друга. Он задыхался от желания, когда наконецотпрянул от нее, а она, казалось, растаяла в его объятиях, издав легкий вздох.

– О, Сирина…

Ничего не говоря, он вновь поцеловал ее. На этот раз дыханиеперехватило у Сирины. Девушка медленно покачала головой, словно стряхиваянаваждение, печально посмотрела на него глазами, полными слез.

– Мы не должны делать этого, майор… Мы не можем.

– Почему?

Он не был уверен, что она ошибается, но знал, что не хочетостанавливаться.

– Сирина…

Ему хотелось сказать, как он ее любит, но это было бынастоящим сумасшествием. Как мог он любить ее? Ведь он едва знал ее. И все жеон чувствовал, что существовала какая-то необыкновенная связь между ним и этойдевушкой.

– Не надо.

Она подняла руку, и он поцеловал ее изящные пальцы.

– Это нехорошо. У вас своя жизнь. Это всего лишьколдовские чары Рима, – проговорила она, печально улыбаясь.