– Кто это? – спросила Люба севшим голосом. –Где мой сын?

– Ой-ой-ой, как много вопросов, – с ехидцейответил незнакомец. – Двадцать пять тысяч зеленых – и парень будет домаживой и здоровый. И не вздумай ментам звонить, иначе получишь не сына, а егоголову. Сроку тебе – до девяти утра. В девять позвоню и скажу, куда принестиденьги. И без глупостей.

В ухо ударили гудки отбоя. Люба помертвела. Что делать? Ккому кидаться за помощью? Позвонить в милицию? Но Родик много раз ейрассказывал, что в последние год-два появились новые разновидностипреступлений, в том числе и похищение людей, с которыми милиция пока боротьсяне умеет, и все действия правоохранительных органов оканчиваются полнымпровалом. Более того, он поведал ей о двух случаях, один из которых произошел вИркутске, а другой – здесь, в Москве, когда непрофессионализм милиционеровпривел к гибели похищенных. А вдруг, если она обратится сейчас в милицию, ейпопадутся такие же непрофессионалы и она больше не увидит Колю живым? При мыслиоб этом у Любы оборвалось сердце и закружилась голова. Как плохо, что Родиканет рядом, он бы знал, что делать. Но позвонить ему невозможно. А даже если быи было возможно, что он смог бы сделать оттуда, из Мадрида? Ни позвонить, комуследует, ни держать руку на пульсе. Нет, придется, видно, разбираться самой,без помощи мужа и милиции.

Она постаралась успокоиться, выпила сердечные капли,подождала, пока пульс хоть немного выровняется, и позвонила Андрею Бегорскому.Люба понимала, что звонить в час ночи в семейный дом, где растет маленькаядочка, неприлично, но у нее не было выбора. Андрей – единственный, кто можетпомочь хотя бы советом.

– Ты права, Любаня, – ответил Бегорский, выслушавне особенно связный рассказ Любы. – На милицию надежды нет. Надо платить.Я дам деньги.

– Ты с ума сошел! Мы не сможем отдать никогда! Это длянас непосильная сумма.

– Не сможете – значит, не сможете. Сейчас надо думатьне об этом, а о том, чтобы спасти парня. Кто знает, в лапы к каким отморозкамон попал. А вдруг его там мучают? Вдруг, если ты не принесешь деньги утром, емуначнут пальцы или уши отрезать? Может быть, они сумасшедшие или садисты. Нет,Любаня, даже и не думай. Если бы Родька был здесь, он бы точно знал, кому изего коллег можно доверять, кто не напортачит и вытащит Кольку, а посколькуРодьки нет, то самое умное, что мы с тобой можем сделать, это согласиться на ихусловия. Я сейчас возьму деньги и приеду к тебе, мы дождемся их звонка утром ипоедем вместе.

– Ну что ты, Андрюша…

– Не спорь, – твердо сказал он. – Ты всеравно не сделаешь так, как надо. Я должен быть рядом.

Через час Андрей был в квартире Романовых. Если, переступивпорог, он едва узнал Любу, посеревшую и осунувшуюся от страха, то глядя на неена рассвете, он понимал, что видит перед собой совершенно другого человека, вкотором от прежней Любы не осталось вообще ничего. Перед ним сидела старуха спадающими на лоб седыми прядями, опущенными плечами и с потухшим взглядом.

– Может быть, Коли уже нет в живых, – едва шевелягубами, произнесла она. – В девять часов они позвонят, потребуют деньги, аон уже мертвый. Андрюша, я не знаю, как это пережить. А ты знаешь?

– И я не знаю, – признался Бегорский. – Нодавай верить в то, что все обойдется. Мы заплатим эти чертовы деньги, и Колькунам вернут. Когда они позвонят, обязательно потребуй, чтобы тебе дали с нимпоговорить. Ни на что не соглашайся, пока не услышишь его голос.

– А если они не дадут с ним поговорить? Это будетозначать, что…

– Любаша, это может означать что угодно, в том числе ито, что они просто дураки и не понимают: дать поговорить с заложником – этообязательное условие любых переговоров. Мы же с тобой не знаем, в руки к какимлюдям он попал. Может быть, это настоящие бандиты, которым не нужны осложненияс милицией и которые никогда не пойдут на крайние меры, а может быть, этопросто молодые козлы, которые ничего этого не понимают и понимать не хотят. Ониполучили человека, за которого собираются взять выкуп, и так обрадовались, чтоу них все на мази, что упиваются собственной властью над тобой и над Колькой.Давай смотреть правде в глаза: не исключено, что его бьют, над ним издеваются,тебе не дадут с ним поговорить, но это еще ничего не значит. Надо верить вблагополучный исход. Ты правильно сделала, что не стала связываться с милицией,они действительно пока не умеют справляться с такими ситуациями и могут тольконапортить.

Он налил себе остывшего чаю и положил руки Любе на плечи.

– Любаша, тебе бы надо поплакать.

– Зачем? – она подняла на него глаза, полные мукии отчаяния.

– Тебе станет легче. У тебя внутри все заледенело отужаса, а лед – он ведь твердый, то есть негибкий, а значит, может треснуть отлюбого удара.

– От какого удара? – устало спросила Люба. –Зачем ты меня пугаешь?

– Да я не пугаю тебя, дорогая моя, я готовлю тебя кразговору с бандитами. Ты должна быть спокойной и собранной, чтобы точнослышать каждое их слово, улавливать интонацию и быстро и правильно реагироватьна то, что они скажут. Если у тебя внутри будет лед, он разобьется ирассыплется от малейшего твоего напряжения, и толку от разговора не будет. Тыпойми, это очень ответственный момент, и к нему ты должна подойти в состояниимаксимальной боевой готовности.

– Ты меня как будто на бой провожаешь, – Любиныгубы тронула слабая улыбка.

– А это и есть бой. Мы с тобой будем биться за жизньтвоего сына. Это самый главный бой в твоей жизни. Я мог бы сам поговорить сними, когда они позвонят, но боюсь, что будет только хуже.

– Почему? Ты можешь сказать, что ты – отец, и с тобойони будут разговаривать точно так же, как со мной.

– Не могу, Любаша. А вдруг Колька им сказал, что отец вотъезде и дома только мать? Тогда они любой мужской голос будут расценивать какголос работника милиции. Это будет означать, что ты не выполнила их условия, ивсе моментально осложнится. Они разозлятся и злость свою начнут вымещать наКольке. Нам с тобой это надо?

– Нет. Ты прав, у меня внутри все каменное инеподвижное. Но я не умею плакать от страха. От горя – умею, а от страха – нет.У меня даже слез нет. У меня есть только бесконечный ужас и отчаяние. Если сКолей что-нибудь случится, я этого не переживу.

– Если мы все сделаем правильно и спокойно, с нимничего не должно случиться. Давай, Любаша, сделай что-нибудь, ну хоть ваннугорячую прими. Скоро Лелька встанет, что ты ей скажешь? Правду?

– Боже сохрани! – испугалась Люба. – Леленельзя говорить такие вещи, она очень чувствительная и тонкая девочка. Надосделать вид, что все в порядке, накормить ее завтраком и отправить в институт.

– А как ты ей объяснишь мое присутствие? И почему тыдумаешь, что она не заметит, как плохо ты выглядишь?

– А что, в самом деле плохо? – поинтересоваласьЛюба с полным безразличием в голосе.