– Надо еще раз позвонить Зубову, – пробормотала она,обращаясь к своему смутному отражению, – вдруг он успел что-то узнать иобъяснит мне, кто такой этот Радел?

Но телефон она оставила в купе.

Когда она вернулась, Фриц встретил ее открытой улыбкой,словно ничего не произошло. Соня села, принялась рыться в сумке. Нашла телефон.Хотела включить, но передумала. При Раделе делать этого не стоило. За полторачаса все равно ничего не изменится. Вряд ли Зубов успел узнать что-нибудь и ужточно никак ей сейчас, здесь, не поможет.

– На чем мы остановились? – вдруг спросил Радел и тут же самответил: – Кажется, на Парацельсе.

«Парацельс? Разве мы говорили о нем? О чем вообще мыговорили до того, как мне стало плохо? Либо он издевается надо мной, либо ясхожу с ума».

– Фриц, ты мог бы зарабатывать приличные деньги фокусами сгипнозом, – быстро произнесла она по-русски, стараясь не отводить взгляда отего глаз.

Она хотела разглядеть там, в глубине желтой мути,какую-нибудь эмоцию, движение мысли. Но не могла. Глаза были пусты и мертвы,словно перед Соней в уютном купе первого класса сидело нечто неодушевленное,сложный хитрый механизм, человекообразное чудо кибернетики из далекогобудущего.

Он слегка кашлянул и продолжил говорить ровным механическимголосом:

– Тебя интересовало, был ли Альфред Плут знаком с учениемПарацельса и насколько серьезно это учение на него влияло.

Соне казалось, что ничего подобного она не спрашивала,вообще не произносила ни слова о Парацельсе и Альфреде Плуте, однако она решилане возражать. Пусть болтает что хочет, терпеть осталось полтора часа.

– Так вот, Плут родился через шесть лет после кончиныПарацельса. Весьма показательно, что величайший врач умер сравнительно молодым,особенно по нынешним меркам. Ему было всего сорок восемь. В отличие отнекоторых алхимиков он действительно умер. В девятнадцатом веке в Зальцбурге,на кладбище Святого Себастьяна, эксгумировали его останки. Кстати, оказалось,что рост его не превышал ста пятидесяти сантиметров и телосложение он имелвесьма женственное. Узкие хилые плечи, широкий таз.

– Бедняга, наверное, поэтому не было у него семьи, детей,вообще никакой любви, – тихо заметила Соня.

Она была почти уверена, что Радел ее не услышит. Но онуслышал, шевельнул бровями, повторил:

– Никакой любви.

– Но все-таки больных своих Парацельс любил, жалел, –сказала Соня, продолжая вглядываться в желтые мертвые глаза. – Он лечил сифилиси проказу, пытался помочь, спасти, облегчить страдания.

– Помочь. Спасти. Облегчить страдания. Зачем? – Радел повелплечом и брезгливо скривил губы.

– Низачем. Просто так, – Соня вздохнула и отвернулась.

Возражать, спорить вовсе не хотелось. Это было скучно ибессмысленно.

– У Парацельса случались великие прозрения, – сообщил Радели легко притронулся к Сониной руке.

– О, да, безусловно, – кивнула Соня и отдернула руку.

Прикосновение его пальцев было неприятно. Она отодвинуласьподальше, спрятала руки в рукава свитера. Он не обратил на это внимания, продолжалвещать, четко выговаривая каждое слово, правильно расставляя паузы иинтонационные ударения.

– Альфред Плут, безусловно, читал труды Парацельса ипочерпнул из них много полезного. Парацельс утверждал, что медицина естьалхимия микрокосма. Внешнее небо является путеводителем по небу внутреннему.Небо внутри нас, оно лежит не перед нашим взором, а за ним, поэтому мы своевнутреннее небо видеть не можем, ибо никто не в силах видеть сквозь живуюплоть. Но, изучая движения светил, мы можем соотнести их с тем, что происходиту нас внутри. Луна влияет на мозг, сердце связано с Солнцем, Венера – этопочки, Юпитер – печень, Марс – желчный пузырь. Единство внешнего и внутреннегокосмоса – основа классической алхимии, идущая от «Tabula smaragdina». Небо наверху,небо внизу. Звездное небо надо мной и моральный закон внутри меня, известныйкатегорический императив Канта. Впрочем, старик Иммануил лукавил. Небесныесветила не знают морали, у них иные законы. Скажи, что тебе приходит на ум,когда ты слышишь имя Парацельса?

– Желудок – алхимик в животе, – произнесла Соня, продолжаясмотреть в темное окно.

Это высказывание она нашла на последних страницах лиловойтетради. Михаил Владимирович Свешников выписывал для себя кое-что из Парацельсав феврале 1919 года.

– Разумеется, – Радел кивнул, – переваривание пищи вопределенном смысле процесс алхимический. Вообще человеческий организм – самоенаглядное подтверждение того, как, в сущности, убога и беспомощнапозитивистская наука. Вот ты занимаешься биологией, наукой о живом. Чемотличается живое от неживого, ты можешь объяснить?

– Определение живого есть в любом школьном учебнике. Если тыизучаешь историю медицины, должен знать.

– В учебниках перечислены признаки живого. Метаболизм,деление клеток, размножение, старение. Но нет строгого определения. Между темни один из названных признаков не является абсолютно специфическим именно дляживого. Размножаются и кристаллы. Сложные химические каталитические реакциипроисходят и в неживых системах. Тебе никогда не приходило в голову, чтобиология – наука, предмет которой до сих пор не определен?

– Да, я читала об этом. Эрвин Бауэр, «Теоретическаябиология». В тридцатые годы это направление стало модным. Но ненадолго.

– Нет, Софи. Это не просто модное направление. Это одна изистин, которая помогает победить первобытный трепет перед неведомым и статьтворцом, а не тварью. Кстати, как ты относишься к алхимии?

– Хорошо отношусь. С интересом.

– Надеюсь, ты согласна, что без нее не было бы ни химии, нимедицины. Алхимия породила науку.

– Ей за это большое спасибо.

– Ты напрасно иронизируешь. Настоящий ученый, исследователь,должен опираться на вечные неизменные принципы. Они есть в алхимии, но их нет ине может быть в науке, которая вся сплошь состоит из зыбких догадок, смутныхтеорий. Одна гипотеза противоречит другой, каждая следующая опровергаетпредыдущую. Они рождаются, умирают, теряют смысл. Подумай об этом, Софи.

– Да, непременно. Но сейчас мне лень думать. Я устала и хочуспать.

– Голова все еще болит?

– Нет. Она и не болела. С чего ты взял?

– Ты очень бледная, глаза красные. Вообще выглядишь плохо.

– Да? – Соня взглянула в зеркало над спинкой сиденья. –По-моему, я выгляжу вполне нормально. Просто здесь такое освещение. Ты тожебледный как мертвец.