Перебежал к витрине, заглянул внутрь — благо в магазинезажглось несколько электрических фонарей.

Внутри было темно, лишь мелькали проворные тени. Но вдругвнутренность помещения озарилась нестерпимо ярким сиянием, во все сторонырассыпался огненный дождь, и стало видно стеклянные прилавки, снующих вдоль нихлюдей и дверцу сейфа, над которой склонился человек с газосварочным аппаратом —самоновейшей конструкции, Эраст Петрович видел такой на картинке во французскомжурнале.

На полу, прижавшись к стене, сидел связанный человек, повиду — ночной сторож: рот заклеен пластырем, по разбитой голове стекает кровь,безумные глаза таращатся на сатанинское пламя.

— До чего д-докатилась японская агентура! —обернулся Фандорин к подошедшему камердинеру. — Неужто у Японии так плохос деньгами?

— Сруги его веричества микадо не грабят, — ответилМаса, разглядывая живописное зрелище. — Это нарётчики. «Московские рихачи»— я читар в газете: наретают на авто ири на рихачах, очень рюбятпрогресс. — Лицо японца просияло улыбкой. — Как хорошо! Господин, ямогу вам помогать!

Эраст Петрович уже и сам понял, что стал жертвой заблуждения— принял обычных варшавских бандитов, прибывших на гастроли в Москву, задиверсантов. Сколько времени потрачено впустую!

А как же Брюнет, пассажир из шестого купе, стольподозрительным манером скрывшийся с места катастрофы?

Да очень просто, ответил сам себе инженер. В Петербургетретьего дня совершено дерзкое ограбление, о котором взахлёб писали все газеты.Неизвестный в маске остановил карету графини Воронцовой, обобрал её сиятельстводо нитки и оставил на дороге голой, в одной шляпке. Пикантность в том, чтоименно в тот вечер графиня поссорилась с мужем и переезжала в родительский дом,тайком прихватив с собой все драгоценности. То-то Лисицкий рассказывал, чтообитатели дачи называли Брюнета «лихой башкой» — и в Питере дело провернул, и кмосковской акции поспел.

Если б не горькое разочарование, не досада на самого себя,Эраст Петрович вряд ли стал бы вмешиваться в уголовщину, но злость требовалавыхода — да и ночного сторожа было жалко, не прирезали бы.

— Брать, когда станут выходить, — шепнул онслуге. — Одного ты, одного я.

Маса кивнул и облизнулся. Но судьба распорядилась иначе.

— Панове, шухер! — отчаянно крикнул кто-то —должно быть, увидел за стеклом две тени.

В ту же секунду ацетиленовое сияние погасло, вместо него изкромешной тьмы грохнул багровый выстрел.

Фандорин и японец с идеальной синхронностью отпрыгнули вразные стороны. Витрина рассыпалась с оглушительным звоном.

Из магазина стреляли ещё, но теперь уж вовсе впустую.

— Кто выпрыгнет — твои, — скороговоркой бросилинженер.

Пригнувшись, ловко перекатился через засыпанный осколкамиподоконник и растворился в чёрных недрах магазина.

Там орали, матерились по-русски и по-польски, доносились звукикоротких, хлёстких ударов, а по временам помещение озарялось вспышкамивыстрелов.

Вот из двери, вжав голову в плечи, вылетел человек вклетчатой кепке. Маса сделал ему подсечку, припечатал беглеца ударом понижезатылка. Проворно связал, оттащил к пролёткам, где уже лежал придушенныйинженером возница.

Вскоре из витрины выпрыгнул ещё один и, не оглядываясь,кинулся наутёк. Японец без труда догнал его, схватил за кисть и легонькоповернул — налётчик, взвизгнув, скрючился.

— Чихо, чихо, — уговаривал пленника Маса, быстроприкручивая ему ремнём запястья к щиколоткам.

Перенёс к тем двоим, вернулся на исходную позицию.

В магазине уже не шумели. Послышался голос Фандорина:

— Один, два, три, четыре… где же пятый… ах, вот — пять.Маса, у тебя сколько?

— Три.

— Сходится.

Из ощеренного стеклянными зазубринами прямоугольникавысунулся Эраст Петрович.

— Беги на склад, приведи жандармов. Да поживей, а тоэти очухаются, и снова з-здорово.

Слуга убежал в сторону Ново-Басманной.

Фандорин же распутал сторожа, немножко похлопал по щекам,чтобы привести в разум. Но сторож в разум приходить не хотел — мычал, жмурился,трясся в сухой икоте. По-медицински это называлось «шок».

Пока Эраст Петрович тёр ему виски, пока нащупывал нервныйузел пониже ключицы, начали шевелиться оглушённые налётчики.

Один бугаище, всего пять минут назад получивший отменныйудар ботинком в подбородок, сел на полу, замотал башкой. Пришлось оставитьикающего сторожа, отвесить воскресшему добавки.

Едва тот ткнулся носом в пол, пришёл в себя другой — встална четвереньки и шустро пополз к выходу. Эраст Петрович кинулся за ним,оглушил.

В углу копошился третий, а на улице, где Маса разложил своюикэбану, тоже происходил непорядок: в свете фонаря было видно, как кучер зубамипытается развязать узел на локтях у подельника.

Фандорин подумал, что похож сейчас на клоуна в цирке,который подбросил вверх несколько шариков и теперь не знает, как со всеми нимиуправиться — пока подберёшь с пола один, сыплются другие.

Бросился в угол. Темноволосый бандит (уж не тот ли самыйЮзек?) не только очнулся, но и успел достать нож. Удар, для верности ещё один.Лёг.

И со всех ног к пролёткам — пока те трое не расползлись.

Черт, куда же провалился Маса?

* * *

Но фандоринский камердинер так и не добрался доподполковника Данилова, беспомощно топтавшегося со своими людьми у домаВарваринского общества.

На первом же углу ему под ноги бросился юркий человечек, ещёдвое навалились сверху, заломили руки. Маса рычал и даже пытался кусаться, носкрутили его крепко, профессионально.

— Евстратьпалыч! Один есть! Китаеза! Говори, ходя, гдепальба?

Масу дёрнули за косу — с головы слетел парик.

— Ряженый! — торжествующе закричал тот жеголос. — А рожа косоглазая, японская! Шпион, Евстратьпалыч!

Подошёл ещё один, в шляпе-котелке. Похвалил:

— Молодцы.

Нагнулся к Масе:

— Здравия желаю, ваше японское благородие. Я надворныйсоветник Мыльников, особый отдел Департамента полиции. Каково ваше имя, звание?

Задержанный попытался злобно лягнуть надворного советника вголень, но не преуспел. Тогда шипяще заругался по-чужестранному.