Из Калифорнии приплыли первые хиппи, нечесаные, лохматые, вбубенчиках бусах, браслетах. Тогда о них говорили на всех углах и во всехдомах. В Лондоне той осенью был особый, какой-то предреволюционный аромат.Кажется, Стендаль писал – несчастен тот, кто не жил перед революцией. Бытьможет, каждое новое молодое поколение томится от желания жить в такое время.Несколько месяцев назад прошел по экранам фильм Антониони «Blow-up», в которомон показал новый молодой Лондон и дал ему кличку swinging, что значитприблизительно «пританцовывающий, подкручивающий». «Бабушка Лондон» становилсяМеккой мировой молодежи.

Я, помню, очень жаждал посетить все эти гнездовья, и,конечно, не только потому, что все еще считал себя «молодежным писателем», но ипотому, что чувствовал ноздрями, ушами, глазами, всей кожей пьянящий воздухперемен.

Там было весело тогда, в ноябре 1967-го! На маленькой Карнеби-стритв каждой лавочке танцевали и пели под гитару. На Портобелло-роад вдольбесконечных рядов толкучки бродили парни и девочки со всего мира и в пабах и наобочине пили темное пиво «гиннес» и говорили, бесконечно говорили о своей новойновизне. Тогда у меня была в руках хиппозная газета «IT»[13], ия переводил оттуда стихи про Портобелло-роад:

Суббота, фестиваль всех оборванцев-хиппи.

На Портобелло-роад двухверстные ряды,

Базар шарманщиков, обманщиков, адвокатов и акробатов,турецкой кожи, индийской лажи, испанской бахромы, и летчиков хромых, и треугольныхшляп у мистера Тяп-Ляп, томов лохматой прозы у мистера Гриппозо, эму и какаду…

Я вдоль рядов иду.

Я чемпионка стрипа, в носу кусты полипов, под мышкой сучьевымя, свое не помню имя…

Здесь пахнет Эл-Эс-Ди, смотри не наследи!

Мы шли в «Индиго-шоп», магазинчик и идейный центр hippiesmovement. Вот именно movement, движение – так они и говорили о себе.

Стройный смышленый паренек с огромными, в мелкие колечкизавитыми волосами (прическа afro-hairdo), так и быть, согласился потолковать срусским прозаиком. Мы сидели на ящиках в подвале «Индиги», где несколько егодрузей работали над плакатами в стиле поп-арт и над значками с дерзкиминадписями.

Между прочим, плакаты и значки уже тогда стали приноситьхиппи некоторый доход, но они еще не понимали серьезности этой маленькой связис обществом.

– Наше движение рвет все связи с обществом, –говорил мне пышноголовый Ронни (будем так его называть). – Мы уходим извсех общественных институтов. Мы свободны.

– Знаете, Ронни, ваша манера одеваться напоминает мнерусских футуристов в предреволюционное время. Вообще есть что-то общее. Выслышали о русских футуристах?

– Э?

– Бурлюк, Каменский, Маяковский, – не поднимаяголовы, пробурчал один из пещерных художников.

– Ф, эти! – ничуть не смущаясь, воскликнул Ронни. –Ну, наши цели много серьезнее!

– Цели, Ронни? Значит все-таки есть цели?

Парень загорелся. Я даже и не предполагал такой страсти усторонников полного разрыва с обществом.

– Мы уходим из общества не для того, чтобы в сторонепрезирать его, а для того, чтобы его улучшить! Мы хотим изменить общество ещепри жизни нашего поколения! Как изменить? Ну хотя бы сделать его более терпимымк незнакомым лицам, предметам, явлениям. Мы хотим сказать обществу – вы несвиньи, но цветы. Flower power! Ксенофобия – вот извечный бич человечества.Нетерпимость к чужакам, к непринятому сочетанию цветов, к непринятым словам,манерам, идеям. «Дети цветов», появляясь на улицах ваших городов, уже однимсвоим видом будут говорить: будьте терпимы к нам, как и мы терпимы к вам. Не чурайтесьчужого цвета кожи или рубахи, чужого пения, чужих «измов». Слушайте то, что вамговорят, говорите сами – вас выслушают. Make Love not War! Любовь – этосвобода! Все люди – цветы! Ветвь апельсина смотрит в небо без грусти, горечи игнева. Учитесь мужеству и любви у апельсиновой ветви. Опыляйте друг друга!Летайте!

Произнеся этот монолог, теоретик раннего хиппизма наделовечью шкуру и головной убор, который он называл «всепогодной мемориальнойшляпой имени лорда Китчинера», и пригласил нас провести с ним вечер в кабачке«Middle Earth», что возле рынка Ковент-гарден.

Перед «Средней Землей» стояла очередь (очередь у входа влондонский кабачок – это невероятно!), но у Ронни, конечно, был там блат и мыпробрались внутрь через котельную.

Внутри всех гостей штамповали между большим и указательнымпальцами изображением индейки. Сподвижники Ронни по всему подвалу пускалирозовый, желтый, зеленый, черный дымы. Сквозь дымовой коктейль оглушительноврубала поп-группа «Мазутные пятна».

Ронни сбросил шкуру и готтентотский свой треух, ринулся вдым и начал танцевать, извиваясь и подпрыгивая. Мы толкались в «Средней Земле»часа полтора, а Ронни все танцевал без передышки. Иногда он выныривал из дыма –извивающийся, с закрытыми глазами, что-то шепчущий – и снова пропадал в дыму.

Наконец мы очутились на поверхности, в патриархальнойлитературной тишине рынка Ковент-гарден (цветочница Элиза!), среди проволочныхконтейнеров с брюссельской капустой. Мы долго шли пешком по мокрым тихимлондонским улицам, отражаясь в ночных погашенных витринах всей нашей «бандой» –Аманда, Джон, Ольга, Габриэлла, Николас… Мы говорили о хиппи, о футуристах, оксенофобии…

Впереди нас шествовали два шестифутовых лондонских бобби,ночной патруль. Встречные спрашивали полицейских, как пройти к «Middle Earth».Те объясняли вежливо:

– Сначала налево, джентльмены, потом направо, однако мыне советуем вам туда ходить, это неприличное место.

Что стало с той нашей компанией образца осени 1967-го? Я ихникого до сих пор не встречал, но слышал, что кто-то стал членом парламента,кто-то профессором, кто-то астрологом… Так или иначе, но эти западные молодыелюди за истекшее восьмилетие ходили дорожкой хиппи, а Аманда по ней добраласьдаже до Непала. Однако, кажется, вернулась, защитила диссертацию и родила дитя.

И вот через восемь лет я оказался в Калифорнии, на томзападном берегу, где как раз и возникло это странное «движение» западноймолодежи.

– Ты видишь? Вот здесь в семьдесят втором году яблокунегде было упасть – повсюду сидели хиппи…

Перед нами залитый огнем реклам Сансет-стрип. Рекламы водки,кока-колы, сигарет. Одна за другой двери ночных клубов. Пустота. Тишина. Лишьидет, посвистывая, ночной прохожий. Постукивают стодолларовые башмаки. Ветерокоткидывает фалду отличного блейзера.