похож на Грэма Грина, Ивлина Во, Энтони Пауэлла и других представителей той когорты почти исключительно мужских английских писателей, родившихся в полтора десятилетия перед Первой мировой войной. И все же, как и они, он был вполне способен добиться успеха в выбранной им карьере, мог выполнять поручения, которые ему давали, инстинктивно понимать, чего хочет редактор, и соответствовать. Бывали моменты, когда отстраненность спадала, и он становился доступным, примирительным и благожелательным: поклонники, писавшие ему, неизменно получали ответы; начинающие писатели, обращавшиеся к нему с петициями, получали вежливые письма с поддержкой; редакторам малотиражных журналов, обращавшимся к нему с просьбой о помощи, часто везло. Это не делало его уступчивым. Одна или две пробоины никогда не залечивались. Джордж Вудкок вспоминал, как поэт-коммунист, с которым он поссорился, направился к нему по ковру в пабе с протянутой рукой; Оруэлл отвернулся. Редакторы, которых он считал высокомерными или безжалостными перед лицом неприятностей, были презрительно отвергнуты. Даже Коннолли, его друг на протяжении тридцати лет, мог рассчитывать на упрек, если Оруэлл считал, что тот повел себя плохо. "Хорошо, внесите изменения, - говорится в начале яростной заметки, которая, вероятно, относится к "Политике и английскому языку", - хотя какой смысл ползать на брюхе перед этими людьми, я не знаю". Остальная часть носит такой же жесткий характер:

Если вы вырезаете все, что может их раздражать, это просто обоснованно усиливает их впечатление, что "Горизонт" и все, за что он выступает, - это "декадентство". В то время как если вы дадите им пинка под зад, они получат противоположное впечатление, даже если это означает, что это будет последняя копия "Горизонта", которую они когда-либо увидят.

Поздние письма агенту и издателю показывают остроумного оператора, хорошо разбирающегося в издательском процессе и мрачно относящегося к подозрениям, что он может получить худшую сделку.

 

Мир, по которому Оруэлл бродил в конце 1930-х - начале 1940-х годов, состоял из нескольких различных отсеков. Хотя некоторые из них были в значительной степени sui generis, другие могли перетекать друг в друга, иногда с неожиданными результатами. Хотя Оруэлл, похоже, предпочитал держать своих друзей в разных категориях, часто до такой степени, что один союзник едва ли знал о существовании другого, бывали моменты, когда эти разграничения приходилось ослаблять, и относительно высокопоставленный литературный деятель иногда оказывался за плечом с анархистским памфлетистом. Война неизбежно оказала решающее влияние на расширение и одновременное сокращение социального круга Оруэлла. Некоторые друзья были призваны в вооруженные силы, пропали на военных работах или оказались вовлечены в общее перемещение рабочей силы. Пробелы заполнили десятки новых знакомых - беженцы из Миттелевропы, работники телерадиовещания, встреченные в столовых Би-би-си, отбросы из Фицровии. Внепрофессиональная жизнь Оруэлла в 1940-е годы становится более полиглотской, более интернациональной, более мультикультурной. Если он встречался с великими литературными панандриями - Э. М. Форстером, Т. С. Элиотом, Ситвеллами, - то он также забредал на окраины литературной карты, которые ранее оставались незамеченными. Тем временем он, заимствуя выражение Энтони Пауэлла о различии между людьми, которые делают что-то и с которыми что-то делают, стал скорее агентом, чем пациентом. Как продюсер бесед на Би-би-си, а впоследствии литературный редактор, он имел покровительство, которым мог распоряжаться, маленький под-мир, в котором, пусть и неохотно, он был главным. Тоско Файвел вспоминал, как эта свита собиралась вокруг него в пабах - "мелкие литературные прихлебатели, с которыми, как мне казалось, он был слишком терпелив".

В центре вселенной Оруэлла находилась его ближайшая семья. Надеюсь, вы любите свою семью?" - сурово поучал он однажды Ричарда Риса, и кровные родственники продолжали присутствовать в его жизни. Его родители умерли, но Аврил, все еще жившая в Лондоне, когда война подошла к концу, играла определенную роль в его общественной жизни и обладала достаточной силой нападения, чтобы запомниться нескольким его друзьям: "Совсем не такая, как ожидалось, - сообщал Пауэлл Маггериджу; "очень пунктирная, двадцатилетняя, но когда-то довольно симпатичная". Оруэлл поддерживал отношения с Дейкинами и проявлял большой интерес к его племянницам, Джейн и Люси. Он оставался в хороших отношениях с О'Шонесси после смерти Эйлин, часто обращался к Гвен за медицинским советом и отмечал вторжение в жизнь семьи Жоржа Коппа, который в силу своего брака со сводной сестрой Гвен Дорин сам стал дальним родственником. В то же время, более концентрированный социальный мир, в котором функционировали Блэйры, уже давно перестал существовать. Дом Монтегю после смерти Иды в 1943 году был продан, а его содержимое рассеяно; внук миссис Мэй Стюарт помнил вереницу тачек, проезжавших по центральной улице. Маловероятно, что Оруэлл присутствовал при этом; как он сообщил Деннису Коллингсу в письме, написанном после войны, он "был совершенно лишен связи с Саутволдом с 1939 года". В том же письме отмечается его нежелание возвращаться в эти старые места: ему следовало бы съездить туда в начале года, "чтобы узнать о разных вещах", объяснял он, "но там так пустынно после смерти моих родителей и Эйлин, что мне не нравится возвращаться в места, где я уже бывал".

Если дружеские связи со староэтонцами носили скорее случайный, чем ассоциативный характер - хотя он продолжал видеться с Денисом Кинг-Фарлоу, - то большинство отношений, которые Оруэлл установил в более ранние периоды своей жизни, перешли в 1940-е годы. Он до последнего обменивался письмами с Брендой и писал Коллингсам на Дальний Восток с указанием разыскать его, если они окажутся в Англии. Литературные друзья, такие как Джек Коммон и Рейнер Хеппенстолл, были быстро введены в галерею, состоящую из коллег по Би-би-си, писателей, с которыми он познакомился во время работы в военное время, и - что является ключевым элементом при рассмотрении последующей жизни Оруэлла - людей, которых он знал или о которых слышал в Испании. Джек Брантвейт был приглашен погостить в Уоллингтоне (где он с удивлением обнаружил, что гости должны одеваться к ужину), а Пэдди Донован нанялся копать сад. Другие испанские ветераны смогли колонизировать сферы как его профессиональной, так и личной жизни: Хью Слейтер, например, будучи вытесненным из редакции "Остерли Парк", продолжал редактировать "Полемику", в которую Оруэлл написал несколько статей, и одновременно поддерживал длительные отношения с Инес Холден.

Поскольку он был литератором, большинство его дружеских связей обязательно были литературными. Но огромная сеть, которую он создал в 1940-е годы, имела много слоев. Она начиналась на самом верху с круга Горизонта и Коннолли - запись в дневнике Джанетты за январь 1941 года: "Встретил Сирила на Майорке [в кафе], но Оруэлл не пришел" - и чьи светские приемы он, иногда неохотно,