Заляпанные грязью ноги женщины царапали ковер; хватая ртомвоздух, она лишь немного выставила вперед руки, прижимая локти к бокам. И скаждым шагом она выглядела все более угрожающей.

Но снова раздался голос Хаймана, заставивший ееостановиться.

Он выкрикивал непонятные слова на чужом языке, все громче игромче, пока его голос не перешел в рев. До меня только смутно доходил ихсмысл.

– Царица Проклятых… час величайшей опасности… Я свергнутебя с твоего трона…

Я понял. Пророчество и проклятие Мекаре – этой женщины.Каждый из присутствующих понимал, о чем идет речь.

Оно имело отношение к тому странному, необъяснимому сну.

– О нет, дети мои! – неожиданно вскричалаАкаша. – Все еще впереди!

Я чувствовал, как она накапливает силы, видел, какнапряглось ее тело, как выгнулась грудь, как рефлекторно поднялись вверх руки сискривленными пальцами.

От невидимого удара женщина пошатнулась, но устояла. Она тутже выпрямилась, широко раскрыв глаза, и, вытянув руки к Акаше, кинулась вперед– так быстро, что я не успел ничего заметить.

Ее покрытые грязью пальцы метнулись к Акаше. Я увидел лицоАкаши в тот момент, когда женщина схватила ее за волосы. Она закричала. Потом яувидел ее профиль – и ее голова ударилась о западное окно, на пол посыпалисьосколки.

Я содрогнулся всем телом. Я не мог ни дышать ни двигаться. Япадал на пол. Я не чувствовал ни рук ни ног. По треснувшей стене сползалообезглавленное тело Акаши, вокруг него падали осколки. А женщина держала головуАкаши за волосы!

Черные глаза царицы заморгали и расширились. Она открыларот, словно хотела еще раз закричать.

А потом вокруг меня все померкло, как будто погасили огонь,хотя он горел по-прежнему. Я катался по ковру, плакал, невольно цеплялся рукамиза пол и сквозь темно-розовый туман увидел далекое пламя.

Я пытался подняться, но не мог. Я слышал, что меня зовет Мариус,что он мысленно повторяет мое имя.

Я чуть-чуть приподнялся, опираясь на ноющие руки.

Глаза Акаши устремились на меня. Ее голова была так близко,что я почти мог до нее дотянуться, а тело лежало на спине, из разорванной шеихлестала кровь. Внезапно правая рука дрогнула, поднялась, но тут же упалаобратно на пол. И снова приподнялась. Ладонь шевелилась – она искала голову!

Я мог ей помочь! Я мог воспользоваться дарованной мне силой,чтобы сдвинуть ее с места, помочь ей добраться до головы. Пока я пытался хотьчто-то рассмотреть, тело накренилось, содрогнулось и опять рухнуло на пол, ужеближе к голове.

Но близнецы! Они оказались рядом с головой и телом. Мекареуставилась на голову тусклым взглядом пустых покрасневших глаз. А Маарет,словно испуская последний вздох, упала на колени рядом с сестрой, склонившисьнад телом Матери, в комнате стало темно и холодно, а лицо Акаши начало бледнетьи приобретать загробно-белый оттенок, словно внутри его погас свет.

Я должен бы был испугаться, ужаснуться, по телу поползлимурашки, я слышал свои собственные сдавленные всхлипывания. Но меня охватилостранное ликование, я внезапно осознал то, что открылось моим глазам.

– Это же сон! – сказал я, и мой голос донесся доменя откуда-то издалека. – Близнецы и тело Матери, смотрите! Картина изсна!

Ковер пропитался кровью, льющейся из головы Акаши, Мааретосела, распластав руки, Мекаре тоже ослабела и склонилась над телом, но картинаоставалась прежней, и теперь я понял, к чему она являлась мне, я понял, что онаозначала!

– Погребальное пиршество! – закричалМариус. – Сердце и мозг, одна из вас – примите их в себя. Это единственныйшанс.

Да, именно так. Они сами это знали. Им не нужно было ничегообъяснять. Они знали.

Вот в чем был смысл сна! И все они это понимали! И хотяглаза мои закрывались, меня охватило глубокое, приятное чувство цельности,завершенности. Я узнал, чем все кончилось!

Потом я плыл, плыл в ледяной темноте, как будто сноваоказался в объятиях Акаши и мы поднимались к звездам.

Меня пробудил резкий треск.

«Еще не умер, но умираю. А где те, кого я люблю?»

Все еще цепляясь за жизнь, я пытался открыть глаза, но этопредставлялось мне невозможным. Но я все-таки рассмотрел их в сгущающемся мраке– две фигуры, в их рыжих волосах отражается туманный отблеск огня, одна из нихдержит в покрытых грязью пальцах окровавленный мозг, вторая – трепещущеесердце. Они казались совсем мертвыми, глаза остекленели, руки двигались словнов воде. Акаша все еще смотрела перед собой, ее рот был открыт, из расколотогочерепа хлестала кровь. Мекаре поднесла мозг ко рту, Маарет вложила сердце в еесвободную руку, Мекаре проглотила и то и другое.

И снова мрак, не за что зацепиться, никаких ощущений, толькоболь, боль, растекающаяся по всему моему существу, не имеющему ни рук, ни ног,ни глаз, ни рта… Боль, пульсирующая, электрическая, – и нет никакойвозможности смягчить ее, оттолкнуть, восстать против нее или слиться с ней.Просто боль…

Но я все же не утратил способности двигаться. Я метался пополу. Сквозь боль я внезапно нащупал ковер, я шаркал по нему ногой, как будтонамеревался взобраться на отвесную скалу. И потом я различил поблизостибезошибочный звук огня, почувствовал, как через разбитое окно врывается ветер,принесший с собой ласковые, сладкие запахи леса. Я содрогнулся, как отжестокого толчка, – каждый мускул, каждая пора моего тела дрогнули,воспламеняя руки и ноги. Потом – ничего…

Боль прошла.

Я лежал, хватая ртом воздух, глядел на блестящее отражениеогня в стеклянном потолке и чувствовал, как воздух наполняет легкие, я осознал,что опять плачу, душераздирающе рыдаю, совсем как ребенок.

Близнецы стояли в объятиях друг друга на коленях,повернувшись к нам спиной, головы их сблизились, волосы перепутались, и онигладили друг друга, нежно, ласково, как будто разговаривали посредствомприкосновений.

Я не мог заглушить всхлипы. Я перевернулся на живот иплакал, уткнувшись головой в руки.

Рядом был Мариус. И Габриэль. Я хотел обнять ее. Сказать всето, что следовало, – что все кончено, мы это пережили, все кончено, –но не мог.

Я медленно повернул голову и еще раз всмотрелся в лицоАкаши: оно не изменилось, хотя насыщенная сияющая белизна исчезла и кожа сталабледной и прозрачной как стекло! Даже ее глаза, прекрасные чернильно-черныеглаза теряли цвет, как будто в них никогда не было пигмента, а была толькокровь.

Щека покоилась на мягких шелковистых волосах, рубиново-алаязасохшая кровь блестела.