Как цыганский караван, покидали мы Соному – вереницасверкающих черных машин, на летальной скорости рассекающих американскую ночь побезупречно ровным дорогам. Во время этого долгого переезда они все мне ирассказали – спонтанно, подчас невольно, беседуя друг с другом. Все, чтопроизошло за это время, сложилось в единую картину, как фрагменты мозаики. Дажезадремав на синей бархатной обивке, я слышал их, видел то, что видели они.

В болотистые земли Флориды, к Майами, великому городудекадентов – пародии одновременно на ад и на рай.

Я сразу заперся в небольшом номере, состоящем из несколькихсо вкусом оборудованных комнат: диваны, ковер, бледные пастельные полотна Пьероделла Франчески, компьютер на столе, льющаяся из крошечных, спрятанных в стенеколонок музыка Вивальди. Личная лестница в подвал, где в отделанном стальюсклепе уже поджидает гроб: черный лак, латунные ручки, спички и огарок свечи,обивка, расшитая белым кружевом.

Жажда крови, как она мучит меня! Но кровь мне не нужна,однако я не в силах сопротивляться, и так будет всегда, от нее никогда неизбавиться, я хочу ее еще сильнее, чем раньше.

Когда я не писал, то лежал на сером парчовом диване,смотрел, как бриз развевает пальмовые листья, и слушал их голоса.

Луи вежливо умоляет Джесс еще раз рассказать ему о виденииКлодии. И до меня доносится голос Джесс, просительный, доверительный:

– Луи, она была ненастоящая.

Теперь, когда Джесс ушла, Габриэль скучала по ней, раньшеДжесс и Габриэль часами гуляли по пляжу. Казалось, они не обменялись ни словом.Но откуда мне знать?

Габриэль делала все, чтобы порадовать меня даже в мелочах:не заплетала волосы, так как знала, что мне нравится, когда они свободно лежатна ее плечах, поднималась ко мне в комнату, перед тем как исчезнуть нарассвете. То и дело она поглядывала на меня испытующими, обеспокоеннымиглазами.

– Ты хочешь уехать отсюда, да? – иногда спрашиваля со страхом.

– Нет, – отвечала она. – Мне здесь нравится.Меня это устраивает. – Когда ее охватывала мизантропия, она отправляласьна острова, расположенные неподалеку. Ей, в общем-то, нравились эти острова. Ноне о том она хотела поговорить. У нее на уме постоянно вертелись другие мысли.Однажды она чуть было не выразила их вслух: – Но скажи мне… – И замолчала.

– Любил ли я ее? – спросил я. – Ты это хотелазнать? Да, любил.

И все равно я не мог назвать ее имя.

Маэл то приходил, то уходил.

Исчезал на неделю, и снова он здесь – внизу, пытаетсявовлечь Хаймана в разговор, Хаймана, который завораживал каждого из нас. ПервоеПоколение. Какая сила! И подумать только, он ходил по улицам Трои.

Его вид постоянно поражал нас, если эти слова непротиворечат друг другу.

В своем стремлении походить на человека он заходил весьмадалеко. В таком жарком месте, где обилие одежды вызывает подозрения, этонепросто. Иногда он покрывал тело темной краской – жженой охрой, смешанной сароматизированным маслом. Казалось преступлением пачкать такую красоту, но какиначе ему врезаться в людскую толпу, словно скользкий нож?

То и дело он стучался в мою дверь.

– Ты когда-нибудь выходишь? – спрашивал он. Онсмотрел на пачку бумаги рядом с компьютером, на черные буквы: «ЦарицаПроклятых». Он позволял мне проникать в его мысли в поисках мелких фрагментов,полузабытых подробностей – ему было все равно. Казалось, он находит менязабавным, но почему – я не мог себе представить. Что ему от меня нужно? И тутон улыбался своей шокирующей улыбкой святого.

Иногда он вытаскивал яхту – черную гоночную яхту Армана,выпускал ее в залив и дрейфовал, лежа под звездным небом. Однажды к немуприсоединилась Габриэль, и я почувствовал искушение послушать их на расстоянии– они беседовали очень интимно. Но я этого не сделал. Это было нечестно.

Иногда он говорил, что боится потерять память, что этонаступит внезапно и он не сможет найти дорогу домой, к нам. Но ведь в прошломэто случалось из-за страданий, а теперь он был счастлив. Он хотел, чтобы мы этознали: он был счастлив оттого, что находился рядом с нами.

Кажется, они там, внизу, достигли какого-то соглашения –куда бы они ни шли, они обязательно вернутся. Это будет дом нашей общины,святилище, и так, как было раньше, больше не будет никогда.

Им многое пришлось обговорить. Никто не должен плодить новыхвампиров, никто не должен писать новые книги, хотя они, естественно, знали, чтоименно этим я и занимаюсь, молча выуживая из них всю информацию по кусочкам, ичто я, как всегда, не стану подчиняться навязанным мне кем-то правилам.

Они испытывали облегчение оттого, что Вампир Лестат погиб настраницах газет, что паника после концерта была позабыта. Никаких доказательствсмертей, никаких настоящих телесных повреждений, каждому уплачена кругленькаясумма, группа, получившая мою долю, снова гастролирует под старым именем.

А беспорядки – краткая эра чудес – тоже были забыты, хотяудовлетворительного объяснения им так и не нашли.

Нет, хватит откровений, разрушений, вмешательств, этовсеобщая клятва, и пожалуйста, прикрывайте убийства.

Это они пытались вбить в голову исступленному Дэниелу – ведьдаже в огромных гноящихся городских джунглях вроде Майами необходимо приниматьвсе меры предосторожности в том, что касается останков наших жертв.

Ах, Майами. Я снова слышал негромкий рокот множестваотчаявшихся смертных, шум больших и маленьких машин. До этого я лежал надиване, как камень, и погружался в городские голоса. Я имел возможностьуправлять этой способностью, просеивать их, выбирать, усиливать хор различныхзвуков. Но я уклонился, так как не мог пользоваться ею с уверенностью, равнокак не мог применять свою новую силу.

Да, но мне было хорошо рядом с этим городом. Мне нравилисьего непрочность и блеск, старые отели, похожие на лачуги, и сверкающие высотныездания, его знойный ветер, его вопиющий упадок. Я слушал непрекращающуюсягородскую музыку, тихий пульсирующий напев.

– Что же ты туда не съездишь?

Мариус.

Я поднял глаза от компьютера. Медленно, чтобы поизводитьего, хотя среди бессмертных человека терпеливее не найти.

Он прислонился к косяку выходящей на террасу двери, скрестивруки на груди. За ним сияла панорама огней. Было ли что-нибудь подобное вдревнем мире? Вид электрифицированного города, набитого башнями, раскаленными,как решетка старого газового камина?

Он коротко подстриг волосы и надел простой, но элегантныйкостюм двадцатого века: серый шелковый блейзер и брюки, а красным элементом –без него он не мог обойтись – на сей раз была водолазка.