Я дотронулся пальцами до его лица – теплое от крови жертвы.

– Ее здесь нет, Луи, – сказал я. – У Джесспросто разыгралось воображение.

– Да, видимо, так, – ответил он.

– Мы живем вечно, но они не возвращаются.

Он долго вглядывался в меня, потом кивнул.

– Пойдем отсюда.

Мы вместе вышли в длинный холл. Нет, мне здесь не нравилось,мне не хотелось здесь задерживаться. Здесь водились привидения, но настоящиепривидения имеют весьма мало общего с призраками, они имеют отношение к жестокойпамяти – вот там была моя комната, моя комната…

Он сражался с задней дверью, пытаясь заставить старую,побитую ветрами дверную раму вести себя прилично. Я жестом попросил его выйтина крыльцо и хорошенько стукнул по ней. Крепко застряла.

Как грустно видеть заросший двор, фонтан в руинах,рассыпающуюся кирпичную кухню…

– Если хочешь, я все починю, – сказал я. –Сделаю здесь все, как раньше.

– Теперь это не важно, – ответил он. – Пойдемсо мной, погуляем немного?

Вместе мы спустились по крытой дорожке, в узкой канаве теклавода. Я оглянулся назад. Увидел ее в белом платье с голубым поясом. Но она наменя не смотрела. Я мертв, думала она, завернут в простыню, и Луи закинул тюк вкарету, она увозила мои останки подальше, чтобы захоронить, и в то же время онастояла там… и наши глаза встретились.

Я почувствовал, что он тянет меня за собой.

– Не стоит здесь задерживаться, – сказал он.

Я смотрел, как он закрывает ворота, а потом медленно обводитвзглядом балкон и мансардные окна наверху. Он наконец-то прощался? Может быть,и нет.

Вместе мы дошли до Рю-Сент-Анн, в противоположном от рекинаправлении, не говорили, просто гуляли, как столько раз гуляли прежде. Холодслегка обжигал его, обжигал ему руки. Ему не нравилась современная модазасовывать руки в карманы. Он считал, что это неизящно.

Дождь перестал и превратился в туман.

Наконец он сказал:

– Ты привел меня едва ли не в ужас: когда я увидел тебяв холле, то поначалу решил, будто ты ненастоящий, а ты не ответил, когда яокликнул тебя по имени.

– А теперь куда мы идем? – спросил я, застегиваясвою хлопчатобумажную куртку. Я больше не страдал от холода, но приятно былонаходиться в тепле.

– Еще в одно последнее место, а потом – куда пожелаешь.Вероятно, назад, в дом общины. У нас не так много времени. Или же оставь меня,я поброжу и вернусь через пару дней.

– А мы не можем побродить вместе?

– Можем, – с энтузиазмом ответил он.

Что, во имя Бога, мне нужно? Мы проходили под старымибалконами, мимо старых крепких зеленых ставен, мимо стен с облупившейся штукатуркойи обнаженными кирпичами, слепящих огней Рю-Бурбон, и я увидел впереди кладбищеСвятого Людовика, окруженное толстой беленой стеной.

Что мне нужно? Почему у меня до сих пор болит душа, в товремя как все они обрели какое-то равновесие? Даже Луи. И, как сказал Мариус,мы обрели друг друга.

Я был счастлив находиться рядом с ним, идти по этим старымулицам – но почему мне этого мало?

Еще одни запертые ворота. Он сломал замок пальцами, и мывошли в царство белых могил с остроконечными крышами, урнами, мраморнымидверями, и высокая трава хрустела под нашими ногами. Благодаря дождю все как бысветилось, городские огни придавали облакам, бесшумно плывущим над головой,жемчужный блеск.

Я старался отыскать звезды. Но не мог. Опустив глаза, яснова увидел Клодию, почувствовал ее ручку в своей руке.

Я взглянул на Луи, заметил в его глазах отражение тусклогодалекого света и моргнул. Я еще раз дотронулся до его лица, до скул, до изгибачерных бровей. Что за изящное создание!

– Благословенная тьма! – неожиданно произнеся. – Опять снизошла благословенная тьма.

– Да, – печально ответил он, – и мыпо-прежнему царим в ней.

Разве этого мало?

Он взял меня за руку – интересно, какая она теперь наощупь? – и повел по узкому проходу между самыми старыми, самыми древнимимогилами, между могилами, восходящими к первым дням существования колонии,когда мы с ним вдвоем бродили по болотам, грозившим поглотить все вокруг, а япитался кровью подсобных рабочих и воров, готовых перерезать горло любому.

Его могила. Я осознал, что вижу перед собой выгравированноев мраморе его имя, написанное крупными старомодными буквами с наклоном:

«ЛУИ ДЕ ПОН-ДЮ-ЛАК

1766–1794»

Он прислонился к расположенной поодаль могиле, к очередномухрамику с крышей, совсем как у него.

– Я только хотел увидеть ее еще раз, – сказал он.Он наклонился и коснулся пальцем надписи.

Надпись на камне лишь немного поблекла. Благодаря пыли ивъевшейся грязи каждая буква и цифра потемнели и стали только ярче. Думал ли оно том, во что за все эти годы превратился мир?

Я вспомнил ее мечты – о саде мира на земле, где изпропитавшейся кровью почвы вырастают цветы.

– Теперь можно отправляться домой, – произнес он.

Домой. Я улыбнулся. Я протянул руку и потрогал могилы,окружившие меня с обеих сторон, я взглянул на мягкое свечение городских огнейна фоне ряби облаков.

– Ты ведь не собираешься от нас уйти, нет? – вдругспросил он резким от беспокойства голосом.

– Нет, – ответил я. Хотел бы я рассказать ему все,что написал в книге. – Знаешь, мы с ней были любовниками, совсем каксмертные мужчина и женщина.

– Конечно знаю, – сказал он.

Я улыбнулся и внезапно поцеловал его, взволнованный еготеплотой, его мягкой податливой кожей. Господи, как я ненавидел белизну своихпальцев, которые теперь без усилий могли его раздавить. Я не знал, догадываетсяли он об этом.

Мне столько хотелось рассказать ему, о стольком спросить! Ноя не мог найти слов, не знал, с чего начать. У него всегда было стольковопросов, теперь он получил свои ответы, возможно, больше ответов, чем емутребовалось, – и как это отразилось на его душе? Я глупо уставился нанего. Он ждал меня с таким терпением, с такой добротой, он казался мнесовершенством. И как последний дурак, я выпалил:

– Теперь ты меня любишь?

Он улыбнулся. О, какая пытка – видеть, как его лицоодновременно прояснилось и смягчилось.

– Да, – ответил он.