– Стерпится, – ответил он с напускной грубостью,как положено мужественному артанину, – слюбится.

Аснерд покачал головой:

– Я не враг, Придон, зачем говоришь неправду? Твоесердце и сейчас обливается кровью.

– Я ее уже добыл! – возразил Придон горячо.

– Тогда почему весь истекаешь кровью? – спросилАснерд. – Почему весь кричишь, хоть никто и не слышит… кроме тех, кто самгорел на таком огне? Придон, принуждение и любовь не уживаются вместе, и нельзялюбить по заказу.

Он ожидал вспышки ярости, Придон в самом деле сразупобагровел, грудь стала раздуваться, но неожиданно сник, сказал просящимголосом:

– Знаю.

Аснерд спросил тише, сочувствующе:

– Тогда на что надеешься?

– Не знаю, – ответил Придон убито. – Тольковижу, что не могу без нее.

Аснерд покачал головой:

– Кого любишь – того оберегаешь. А что делаешь ты?Ты, который клялся, что не дашь упасть на нее листочку с дерева?

Придон вскрикнул:

– Но что мне делать? Я не могу без нее!.. Я простонадеюсь… что-то подсказывает мне изнутри, что она увидит мою верность, моимуки, мои жертвы, мою боль… и это хоть чуть-чуть растопит лед вокруг ее сердца!

Аснерд в сомнении развел руками.

* * *

Если бы не решетка, подумала она снова, я бы выбросилась.Отсюда видно, как далеко-далеко небо озаряет зловещее зарево пожаров. Если онаправильно оценивает расстояние, то это горят Мысники, Голубники и Сосковцы. Чемони опять не угодили? снова гибнут сотни человек, артане не разделяют на мирныхи немирных. У них, артан, каждый мужчина – воин. Потому и убивают всех,кто может держать в руках оружие.

За дверью послышались тяжелые шаги. Она застыла в ожидании,но шаги удалились и постепенно затихли. Она покосилась на ложе, тут жеотдернула голову, но перед глазами остался этот ее позор: смятая постель.

Придон явился поздно вечером, от него пахло дорожной пылью,солнцем и конским потом. Он наскоро помылся, она поняла, что делает для нее,артане вообще-то мыться не любят, хотя прекрасно плавают и любят купаться возерах, реках и даже в их холодном северном море.

Вытираясь, сказал ей примирительно:

– У меня был тяжелый день.

– Сочувствую, – ответила она холодновато.

– Может быть… ночь будет лучше?

Она скривила губы, ее голос в ответ прозвучал так, словносперва сотню миль пронесся с северным ветром над вершинами северных гор.

– Здесь все – твои пленники. Что ты хочешь?

Его лицо мгновенно стало растерянным, в глазах метнулсяиспуг.

– Итания!.. Это мы все твои пленники! Это все –твой мир, твой двор!

Она покачала головой.

– Нет, Придон. Как ни печально, но именно сейчасрушится мой придуманный мир.

Он быстро взглянул ей в лицо, в черных глазах промелькнулоумоляющее выражение.

– Итания… у нас только все начинается.

– А не заканчивается?.. Я перестану мечтать опрекрасном и смелом воине, победителе дивов, чудовищ и даже богов, ибо онпревращается в чудовище?

Он усмехнулся горько и недоверчиво:

– А ты мечтала?

– Ты, конечно же, не поверишь?

Он покачал головой:

– Прости…

Она не противилась, бесполезно, когда он обнял ее за плечи,подвел к ложу. Она покорно села, застывшая, безучастная, окаменевшая в своемгоре.

– Итания…

– Да, повелитель, – ответила она тихим покорнымголосом. Он вскричал голосом, что больше был похож на рев смертельно раненногозверя:

– Какой я повелитель? Это для других – повелитель,для тебя – раб!.. Это я – твой пленник.

Она покосилась на ложе.

– Пленник?

– Пленник, – повторил он со сдерживаемойяростью. – Я в плену твоих глаз, твоего голоса, твоей улыбки, твоих волос,запаха твоей кожи!

Она сказала слабо:

– Тогда не прикасайся ко мне.

– Не смогу, – признался он. – Это рок. Дасвершится воля богов!.. Это они направили меня тогда на площадь Яфета, чтобы ятебя увидел. Это они помогали мне отыскать части меча, а теперь вот привели нассюда.

Она сказала беспомощно:

– Меня не боги привели, а ты. И страну залили кровьютоже не боги, а твои воины. Что мы наделали, Придон?

Вместо ответа он привлек ее к себе, горячий твердый ротнакрыл ее нежные упругие губы. Когда сбрасывал одежду, ей показалось, что унего дрожат руки. Она отвернулась к окну, откуда с темного неба с укоромсмотрела очень тонкая, изящно вырезанная сверкающая дуга луны. Мелкие звездыблестели, как крохотные алмазики. По обе стороны окна ярко и сильно горятширокие светильники из червонного золота. Донесся далекий вскрик, то ливеселье, то ли оборвалась чья-то жизнь.

Шелест одежды оборвался, сердце предостерегающе стукнуло,чувствуя по движению воздуха, что он протягивает к ней руку. Она закрыла глаза,широкие ладони обняли ее, она прижалась спиной к его твердой, как дерево,груди. Ладони держали ее нежно, от них шло тепло, ее плечи сами по себеопустились, тепло пошло по всему телу. Он враг, он пришел и взял ее силой, вотсейчас совершит насилие… и все же гнев и страх почему-то покинули ее незаметно,предательски, испарились, и вот она непроизвольно прислушивается к той неге,что идет по всему телу, собирается горячими точками, ее мышцы вздрогнули парураз, но уже не от страха, что-то непонятное, мощное, древнее проснулось иподнимается из темных глубин, пугая властностью, неотвратимостью …

Возможно, мелькнула смятенная мысль, это и есть то, чтоПридон называет зовом бога изнутри себя? Тогда противиться такому зову не всилах человека, не по силам слабой девушке, рожденной и жившей среди любви иласки…

– Придон, – простонала она шепотом, – что тысо мной делаешь…

– Это не мы, – ответил он шепотом, – это богивнутри нас.

Она чувствовала его обжигающее дыхание. Он трепетно касалсягубами ее волос, отыскал среди взбитых локонов кончики ее ушей.

До прошлой ночи девственница, всячески оберегаемая отгрубостей жизни, она сейчас отчетливо знала, что с нею произойдет, как этопроизойдет, и, прости ее Куявия, не чувствовала ни страха, ни стыда. Если онперестанет трогать губами ее уши, виски, шею, зарываясь лицом в копну волос,она ощутит потерю. Тело наливалось жаром, зов древних богов звучал все громче.

Она повернулась в его объятиях, их взгляды встретились. Онувидел в широко распахнутых лиловых глазах разгорающееся безумие. Платьескользнуло к ее ногам, он схватил ее на руки, и они упали на ложе.