В конце концов по прошествии неисчислимого количества летОтец и Мать погрузились в молчание, и уже не осталось никого, кто бы вспомнилвремена, когда они разговаривали, боролись и умоляли о милосердии. Насталовремя, когда никто не мог вспомнить, кто и зачем заточил в подземном склепеМать и Отца и почему они не могут быть освобождены. Некоторые даже не верили вто, что Мать и Отец были прародителями всех и их гибель способна причинитькому-либо вред. Они считали это не более чем древней легендой.

А тем временем Египет продолжал существовать, и егорелигиозные верования, не подвергавшиеся воздействию извне, обратились кналичию у человека сознания и совести, к тому, что после смерти каждого, будьон богатым или бедным, ждет суд, к признанию необходимости быть добродетельными существования жизни после смерти.

Однажды ночью Мать и Отец наконец освободились, и те, ктоохранял их, поняли, что только они сами могли сдвинуть каменные глыбы. За времямолчания их сила и могущество неизмеримо возросли. И тем не менее сидящиепосреди темного и грязного зала, который долгие века оставался местом ихзаточения, они больше походили на статуи. Одежды их давно истлели, и теперьобнаженные тела излучали сияние.

Если они соглашались принять предлагаемую им жертву, тодвигались при этом чрезвычайно медленно, словно впавшие в зимнюю спячкурептилии. Казалось, время изменило свои параметры, и теперь годы стали для нихне более чем ночами, а века длились не дольше, чем годы.

Древняя религия была в Египте сильна как никогда. При этомона не принадлежала ни Востоку, ни Западу. Те, Кто Пьет Кровь, оставалисьбожественными символами, светлым и возвышенным воплощением загробной жизни,насладиться которой может быть позволено даже самому бедному и жалкомуегиптянину.

В эти поздние времена разрешалось приносить в жертву толькопреступников и злодеев. Ибо таким образом боги избавляли людей от зла, защищалиих и безмолвными голосами произносили слова утешения, помогая слабым, излагаяте истины, которые удалось им постичь во время долгих периодов жажды. Они говорилио том, что мир наполнен величайшей красотой и никто в мире не одинок.

Мать и Отец обитали в самом великолепном из всех святилищ, ивсе боги приходили туда, чтобы с их разрешения обрести хотя бы несколько капельМогущественной Крови.

И вдруг произошло невероятное. Египет был близок к падению.Все, что так долго считалось незыблемым и вечным, должно было вот-вотизмениться. На землю Египта пришел Александр, у власти встали Птолемеи, потомпоявились Цезарь и Антоний – все они были поборниками жестокости и главнымидействующими лицами величайшей драмы под названием КОНЕЦ ВСЕГО.

И тогда нечестивый и лишенный веры Старейший, озлобленный иразочарованный, оставил Мать и Отца под палящими лучами солнца.

Я поднялся с кушетки и посмотрел на стоящую в центре комнатыАкашу. Свисающие лохмотья испачканных песком бинтов показались мнеоскорбительными для ее царственной фигуры. Сердце мое переполнилось древнимипоэтическими сказаниями. Меня буквально захлестнула любовь к ней.

Я больше не чувствовал никакой боли. Кости мои срослись.Опустившись на колени, я с благоговением поцеловал пальцы ее правой руки.Подняв взгляд, я увидел, что она смотрит прямо на меня, слегка склонив голову,и заметил промелькнувшее на ее лице странное выражение, в котором было столькоже страдания, сколько во мне любви к ней. Потом голова ее медленно, оченьмедленно вернулась в прежнее положение, глаза снова устремили свой взглядвперед, и в ту же минуту я понял, что мне довелось увидеть и узнать то, чего недано было увидеть и узнать Старейшему.

К тому моменту, когда я закончил оборачивать ее телобинтами, я пребывал в экстазе. Более, чем когда-либо, я чувствовал себяобязанным позаботиться о ней и Энкиле, перед моими глазами стояли ужасныекартины гибели Старейшего, а кровь, которую она дала мне, не только придаваласил, но и многократно увеличила мое возбуждение.

Пока я готовился к отъезду из Александрии, меня преследовалимысли о том, что мне в конце концов удастся пробудить к жизни Акашу и Энкила,что по прошествии лет к ним вернутся украденные жизненные силы и тогда мыпознаем друг друга так близко и в таких удивительных формах, что сны, посланныемне вместе с кровью Акаши, поблекнут.

Рабы мои давно вернулись домой вместе с лошадьми и повозкамидля нашего путешествия. Они привезли также два каменных саркофага, замки и цепи– все, что я велел им приготовить. И теперь они ожидали снаружи моих дальнейшихуказаний. Каменные саркофаги я поставил рядом в одну из повозок, потом уложил вних саркофаги поменьше, в которых находились Мать и Отец, обвязал цепями, заперна замки и накрыл большими тяжелыми одеялами. Наконец мы тронулись в путь и,прежде чем повернуть к городским воротам, сначала направились к тайной двери,ведущей в подземный храм.

Строго-настрого приказав рабам поднять тревогу, если кто-товдруг приблизится к повозкам, я взял кожаный мешок и спустился в храм. Дойдя добиблиотеки Старейшего, я собрал все имевшиеся там свитки папирусов и все доединого письменные источники, какие только смог найти, и сложил их в мешок.Жаль, что у меня не было возможности прихватить с собой еще и надписи со стен.

Я чувствовал, что в соседних комнатах кто-то есть, однаковсе остальные обитатели храма были так напуганы, что не осмелились показаться.Им, несомненно, было известно, что я похитил Мать и Отца. Вполне возможно,знали они и о гибели Старейшего.

Мне, однако, не было до них дела. Я покидал Египет, унося ссобой источник могущества всех нас. Я был молод, глуп и горяч.

Добравшись наконец до Антиохии-на-Оронте – большого ипрекрасного города, соперничавшего с Римом по численности населения ибогатству, я прочел древние папирусы, и они рассказали мне обо всем, чтопозволила мне мысленно увидеть Акаша.

Акаша и Энкил обрели первый из множества храмов, которые япостроил для них по всей Азии и Европе. Они не сомневались, что я станузаботиться о них всегда, а я был уверен в том, что они никому не позволятпричинить мне зло.

Когда много веков спустя свора Детей Тьмы набросилась наменя в Венеции и сожгла, я был слишком далеко от Акаши. Если бы не это, онанепременно пришла бы ко мне на помощь. Пока я добирался до святилища, я успел вполной мере испытать те муки, которые выпали на долю сожженным богам, а затем япил ее кровь, пока не излечился окончательно.

Должен сказать, что к концу первого века заботы о Матери иОтце я уже не надеялся, что они когда-нибудь «возвратятся к жизни», и вотчаянии сознавал, что все останется по-прежнему навсегда. Так же как и сейчас,их неподвижность и молчание были практически непрерывными. Изменилась с годамитолько их кожа – от солнечных ожогов не осталось и следа, и она вновь сталаалебастрово-белой.