Все то, о чем я тебе рассказал, в конечном счете так жебесполезно, как бесполезны все древние знания – как для людей, так и для нас.Поэзия и образы древности могут быть очень красивыми, могут заставить насвздрагивать в моменты узнавания того, о существовании чего мы толькодогадывались и что ощущали в своем воображении. Они способны увести нас назад,в те времена, когда человек только познавал землю и не переставал удивлятьсявсему, что вокруг него происходит. Однако, хотим мы того или нет, мы вынужденывсегда возвращаться в то время, в котором находимся сейчас.

А в этом мире вампир всегда воспринимается как темное инечестивое божество, все мы – Дети Тьмы. И никем другим вампир быть не может.Если ему и удается распространить свою власть на людские умы, то только потому,что душа человеческая служит тайным кладезем первобытных воспоминаний инеосознанных желаний. Разум каждого человека – это тот самый Сад Зла, о которомты говорил и в котором все существа то поднимаются, то падают снова, в которомпоются гимны множеству воображаемых вещей, а после те же самые вещиподвергаются проклятию и перестают быть предметами поклонения.

И тем не менее, познакомившись с нами, люди проникаются кнам любовью. Они любят нас даже сейчас. В Париже зрители приходят в восторг оттого, что видят на сцене Театра вампиров. А те, кому приходится встречать вбальных залах дворцов тебя и тебе подобных – бледных и смертоносных лордов вбархатных плащах, – по-своему преклоняются перед вами и лежат у ваших ног.

Их приводит в трепет сама возможность бессмертия,возможность того, что величественное и прекрасное существо способно бытьвоплощением зла, что ему доступны любые знания и любые чувства, и тем не менеесущество это предпочитает удовлетворять свои самые низменные аппетиты.

Возможно, люди с удовольствием сами стали бы такимипреисполненными зла существами. Им все кажется таким простым! И эта простота –именно то, чего они хотят.

Однако стоит им только обрести Темный Дар, и из великогомножества тех, кто им владеет, в лучшем случае найдется один, кто непочувствует себя столь же несчастным, как ты.

Мне нечего сказать тебе такого, что не подтвердило бы худшиетвои опасения. Я прожил восемнадцать столетий и с уверенностью могу утверждать,что мир не нуждается в нас. Я никогда и ни в чем не добился настоящего успеха.Нам нет места в этом мире.

Мариус замолчал. Впервые за все время нашего разговора онотвернулся от меня и посмотрел на темнеющее за окнами небо, словноприслушиваясь к недоступным моему восприятию голосам ночного острова.

– Я должен сказать тебе еще нечто очень важное, –заговорил он снова, – хотя в данном случае речь идет о совершеннопрактических… – Он вновь замолк, словно что-то отвлекло еговнимание. – И ты должен пообещать мне кое-что…

Он снова прислушался к чему-то и погрузился в молчание. Вэти мгновения лицо его стало почти таким же, как у Акаши и Энкила.

Мне хотелось задать ему тысячи вопросов. Но куда важнее дляменя было вновь услышать некоторые из его высказываний, как будто, для тогочтобы окончательно осознать их, мне требовалось многократно произнести словавслух.

Сложив руки домиком, я откинулся в кресле и прислонился кпрохладной обивке высокой спинки, глядя прямо перед собой. Перед моим мысленнымвзором проносились картины услышанного, я думал о том, насколько справедливысуждения Мариуса о добре и зле, и о том, какой ужас и разочарование испытал быя, попытайся он убедить меня в истинности и правоте философии древних боговВостока, утверждающей, что мы можем гордиться тем, что совершаем.

Я тоже был дитя Запада и всегда сражался с истинно западнойнеспособностью смириться со злом или смертью.

Однако за всеми этими рассуждениями стояла страшная правда отом, что Мариус мог отправить в небытие всех нас до единого, если бы емупришлось сжечь Акашу и Энкила и таким образом избавиться от дряхлой ибесполезной оболочки древнего зла. Или мне это только казалось?

А ужас, заключенный в Акаше и Энкиле?.. Мне нечего былосказать о них, кроме того, что я и сам в какой-то мере начинал испытывать то жесамое ощущение, которое когда-то испытывал он. Мне казалось, что я могувозродить их к жизни и заставить двигаться. Точнее говоря, глядя на них, я чувствовал,что кто-то может и должен сделать это. Кто-то способен прервать их сон соткрытыми глазами.

Но кем они станут, если снова начнут двигаться и говорить?Древними египетскими монстрами? Что будут они делать?

Внезапно мне показались одинаково заманчивыми исоблазнительными две возможности: возродить их либо уничтожить. Обе возможностиискушали разум. Я хотел проникнуть в их мысли и поговорить с ними и в то жевремя не в силах был устоять перед безумной идеей их уничтожения. Переджеланием погибнуть вместе с ними в ярком пламени, которое поглотит и унесет внебытие всех нас – проклятых и обреченных.

– Неужели ты никогда не испытывал искушения сделатьэто? – с болью в голосе спросил я, подумав вдруг о том, слышат ли моислова обитатели подземного святилища.

Он встрепенулся и перестал прислушиваться, а потомповернулся ко мне и отрицательно покачал головой.

– Нет.

– Даже несмотря на то, что тебе лучше, чем кому-либодругому, известно, что нам нет места на земле?

– Нет. – Он снова покачал головой. – Ябессмертен. Я действительно бессмертен. По правде говоря, я даже не знаю, что внастоящее время способно меня уничтожить. Думаю, ничто. Однако дело не в этом.Я хочу продолжать свое существование. Я даже думать об этом не желаю. Сам длясебя я превратился в источник вечного знания, в тот разум, о котором в своейсмертной жизни мечтал долгие годы, и сейчас я, как всегда, испытываю чувствовеличайшей любви к тому прогрессу, которого удалось достичь человечеству. И яхочу знать, что произойдет теперь, когда мир вновь поставил под сомнение своихбогов. А потому в настоящее время нет такой причины, которая заставила бы менязакрыть глаза.

Я понимающе кивнул.

– Однако я не испытываю таких страданий, какие выпалина долю тебе, – продолжал он. – Когда я был обращен в священной рощена севере Франции, я не был молод. С тех пор я страдал от одиночества,испытывал ужасные мучения и находился на грани безумия, но я никогда не былбессмертным и при этом юным. Я много раз совершал то, что тебе только предстоитсовершить, – то, что вскоре заставит тебя покинуть меня.

– Покинуть тебя?! Но я не хочу…