Марьюшка ни на миг не сомневалась, что царем будет ее сын. Втереме доподлинно было известно обо всех толках, ходивших при дворе на этотсчет.

После смерти сына Грозный бесконечно думал над судьбойстраны, и рука его не поднималась назначить наследником Федора. «Да какой изнего государь, из убогого?! Пономарем ему быть, на колокольне звонить! Кому жезавещать царство?»

Марьюшке рассказывали, что однажды царь, собрав своих бояр,приказал им выбрать преемника из своей среды, помимо царевича Федора. Говорили,будто царь надумал отречься от престола, удалиться в монастырь и там окончитьдни, замаливая тяжкие грехи. Но умудренные опытом бояре не поверили егосмирению: еще живы были свидетели знаменитого «отречения» в 53-м году, послекоторого столько голов боярских полетело. Дураков нет! Всем понятно, что царьсвоих ближних испытывает. А еще понятно, что не считает Федора достойнымпреемником…

Но вот же он, преемник достойный, лежит на широкой царицынойпостели, спит крепким сном, то хмурясь, то улыбаясь каким-то своим,непостижимым, младенческим сновидениям.

Пронеслась черная туча, закрывавшая жизнь Марьюшки! Преждетихая, вечно испуганная, она чувствует себя теперь сильной и смелой, она дажепохорошела, распрямившись духовно и видя во взглядах, обращенных на нее,непривычное заискивание и почтение. Мать будущего царя, правительница!

Как странно, что этот крошечный человечек, это слабое дитястало ее защитником и спасителем…

Слухи о намерении царя искать себе другой жены в заморскихземлях, конечно же, доходили до Марьюшки, наполняя ее ужасом. А уж когдаворотился из Англии Федор Писемский, привезя с собой англичанина-посла, ейстало совсем худо. Подумала: а что помешает мужу отослать ее в монастырь,оставив сына при себе? Снова одолела бессонница, снова стала она боятьсякаждого шороха, каждого шума за дверью. Не спускала с рук сына, заливаласлезами его голову. Однако шло время, но никто не врывался в ее терем, никто необъявлял ей о решении царя заточить немилую супругу в монастырь. А потом ейдонесли о подробностях беседы государя с англичанином…

Иван Васильевич Грозный принял посла в Грановитой палатепочти один на один. Только рынды в белых одеяниях торчали за спиной, да справаи слева от трона стояли Годунов и Бельский. Без их присутствия теперь непринималось ни одного решения, не проводилось ни одной встречи, и Боус, посмотревна этих статных бояр, подумал, что они выглядят куда более внушительно, чемтщедушный, морщинистый человек в парчовых одеяниях, сидящий на троне изслоновой кости, поддерживаемом баснословными зверями Апокалипсиса. Однако подвзглядом царя он невольно поежился и постарался принять самый заносчивый вид.

– Что же приказано тебе говорить сестрой моей Елизаветой? –спросил Иван Васильевич после любезных приветствий. – Согласна она выдать замосковского царя свою племянницу?

– Королева Елизавета рада быть в свойстве с московскимцарем, – солгал Боус, выполняя наказ, данный при отъезде: отклонить сватовствокак можно более искусно, чтобы не нанести обиды опасному русскому. – Но толькоплемянница ее, леди Мэри, вновь тяжко больна, и болезнь ее, сказывают, неизлечимая.К тому же, ни королеве, ни леди Мэри не нравится, что она должна будет перейтив веру греческую. Вот ежели б удалось обойтись без этого…

– И что тогда? – с мягким ехидством вмешался в разговорГодунов. – Болезнь княжны излечилась бы, да?

Робертс, выполнявший обязанности толмача, попытался непереводить этих слов, однако Годунов так на него глянул, что пришлось-такиперевести. Горсей предупредил и посла, и переводчика, что Годунов понимаетпо-английски лучше, чем пытается показать, и с ним надо быть настороже.

– Вижу я, – гневно выкрикнул царь, – что ты явился головумне морочить? Довольно вздорные речи говорить, прямо скажи: отказывает мнекоролева?

Боус спохватился, что выдал себя слишком рано.

– Нет, государь, нет, королева жаждет породниться с вашимвеличеством, однако поскольку леди Мэри больна и собой не так уж хороша, можетбыть, вы изберете себе другую невесту? Королева слышала, что царь любит девицкрасивых, а у нее есть в родне с десяток истинных красавиц, каждая из которыхбудет счастлива сделаться московской царицей.

– Кто такие, сказывай, – велел царь, лицо которого сразусмягчилось.

– Я не могу сказать, – пробормотал Боус. – Нет мне наказа откоролевы открыть их имена…

– Как нет? Зачем же ты сюда явился? – резко спросилгосударь.

Да, Горсей предупреждал, что это человек прямолинейный, ноне до такой же степени!

– Мне приказано было ваше величество выслушать и сообщить отом королеве, – с запинкой проговорил посол.

– Все, что я мог сказать, не раз уже было мною в посланиях кЕлизавете изложено, – холодно ответил государь. – Ты же просил о встрече сомной наедине, говорил, будто дело у тебя столь важное, что не можешь обсуждатьего с моими боярами. Но пока дельных речей от тебя не слышно!

Еще никто не говорил в таком тоне с Джеромом Боусом, и он несобирался позволять этого какому-то варварскому царю!

– Не в первый раз я послом в чужие государства езжу, уфранцузского короля бывал, и у других тоже, и со всеми наедине беседовал… –заносчиво начал он.

– Что? – усмехнулся «варварский царь». – С французскимкоролем? Это мне не указ. Буду я еще на щелкопера Хенрыка оглядываться. Он насебя чулки женские надевает, с мужиками содомский грех творит – прикажешь и мнетакое делать? Хватит пустое болтать, молви, что тебе королевой наказано!

Ну вот. Теперь осталось только сказать, что наказанопровалить это дело – и положить голову на плаху. Что-то в выражении серых,острых глаз царя говорило Боусу, что никак нельзя ему открыть истинный замыселЕлизаветы. Но как быть? Как вывернуться? Этот человек не имеет представления одипломатических тонкостях и увертках, ему надо все выкладывать прямиком, а этоведь сущая дикость.

Так-то так, но не лучше ли быть живым дикарем, чем мертвымдипломатом?..

Что же сказать? Царь ждет ответа, а в голове – ни одноймысли. Боус взопрел от страха и начал молотить первое, что на язык пришло:

– Вы от меня ответа требуете, ваше величество, а между тем вгосударстве вашем дурно заботятся о послах иноземных! Приставили вы ко мнедьяка Щелкалова, а он меня неизвестно чем кормит. Уговор был кур и барановдавать, а он к посольскому столу одну только ветчину посылает. Не привык я ктакой пище!

У Робертса заплетался язык, когда он переводил эту ахинею,но еще прежде, чем он договорил, Годунов громко прыснул.