– Хочешь, устроим небольшую авантюру? – У менязабилось сердце. Было бы великолепно, если… – Хочешь нарушить новыеправила?

– Господи, о чем ты? – прошептал он.

Я засмеялся, тихо, лихорадочно, мне было так хорошо.Смеяться и следить за неуловимыми изменениями его лица. Вот теперь ондействительно заволновался. И, по правде говоря, я не знал, что у меняполучится. Без нее. Что, если я рухну вниз, как Икар…

– Да ладно тебе, Луи, – сказал я. – Совсеммаленькая авантюрка. Обещаю на сей раз не строить заговоров против западнойцивилизации и даже не завоевывать внимание двух миллионов фанатов рок-музыки. Ядумал об одной мелочи, честно. Скажем, о небольшом озорстве. Довольно элегантном.Послушай, последние два месяца я вел себя безупречно – разве не так?

– Господи, о чем ты говоришь?

– Так ты со мной или нет?

Он еще раз покачал головой. Но не в знак протеста. Онразмышлял. Он провел пальцами по волосам. Тонкие черные волосы. Первое, что я внем отметил – ну, то есть после зеленых глаз, – это черные волосы. Нет,это все неправда.

Дело было в выражении лица: страсть, невинность ичувствительная совесть. Как же мне это понравилось!

– И когда начнется небольшая авантюра?

– Сейчас, – ответил я. – У тебя четыресекунды, чтобы принять решение.

– Лестат, уже почти светает.

– Почти светает здесь, – ответил я.

– О чем ты?

– Луи, доверься мне. Слушай, если у меня не выйдет, тос тобой ничего не случится – то есть ничего особенного. Сыграем? Я ухожу.

Он не отвечал. Он смотрел на меня, причем с такойпреданностью, что я не мог это выносить.

– Да или нет?

– Возможно, я пожалею об этом, но…

– Договорились. – Я протянул руки, плотно обхватилего за локти и оторвал высоко от земли. Он в изумлении уставился на меня сверхувниз. Он словно ничего не весил. Я поставил его на ноги.

– Mon Dieu, – прошептал он.

Ну, чего же я жду? Если не попробовать, то я никогда и невыясню. Темнота, тупая боль, воспоминания о ней, о том, как мы вместевозносились в воздух. Я дал ему постепенно ускользнуть.

Я обнял его за пояс. Наверх! Я поднял правую руку, но в этомне было необходимости. Мы и так взлетали по ветру.

Внизу кружилось кладбище, крошечная игрушечная модель сбелыми фрагментами, рассеявшимися под темными деревьями.

Я услышал, как он потрясенно шепнул мне на ухо:

– Лестат!

– Обними меня за шею, – сказал я. – Держиськрепче. Мы, конечно же, направимся на запад, а потом – на север, мы пролетимочень большое расстояние и, может быть, немного подрейфуем. Там, куда мынаправляемся, пока что не садится солнце.

Ледяной ветер. Нужно было подумать об этом, ведь он будетстрадать от холода, но он не подал и виду, когда мы пронзили снежный туманоблаков, – он просто поднял глаза к небу.

Увидев звезды, он напрягся всем телом, его лицоразгладилось, на нем появилось выражение спокойствия, если он и плакал, то егослезы уносил ветер. Какой бы он ни испытывал страх, теперь он полностью исчез;глядя вверх, он словно растворился, на нас опускался купол небес, надсгущающейся внизу бесконечной белой равниной светила полная луна.

Не было необходимости указывать ему, за чем наблюдать и чтозапомнить. Он всегда в этом разбирался. Много лет назад, когда я совершил надним Обряд Тьмы, мне не пришлось ничего ему объяснять – он сам дошел до каждоймелочи. А позже он сказал, что я не сумел стать ему наставником. Разве он непонимал, насколько это было излишне?

Но теперь я отдался на волю ветра, мысленно и физически, онприжимался ко мне, уютный и невесомый, – просто присутствие Луи, Луи, принадлежащегомне, рядом со мной. И никакого бремени.

Крошечной частицей мозга я продумывал маршрут, как она менянаучила, мне вспоминались самые разные вещи, например как я впервые увидел егов таверне Нового Орлеана. Он был пьян, затеял ссору, и я последовал за ним вночь. И в самый последний момент, выскальзывая из моих рук, закрывая глаза, онпроговорил:

«Но кто ты такой?»

Я знал, что вернусь за ним на закате, что найду его, дажеесли придется обыскать весь город, пусть я и оставил его на булыжной мостовой,полумертвого. Я должен был получить его, должен. Как всегда должен был получитьвсе, что хотел, или должен был заниматься именно тем, чем хотел.

Вот в чем была проблема, и все, что дала мне Акаша –страдания, силу или, в конце концов, ужас, – не изменили ее ни на йоту.

До Лондона – четыре мили.

Час после наступления темноты. Мы вдвоем лежали в траве поддубом, в прохладном мраке. В огромном старинном доме в середине парка горелсвет, но не во всех окнах. Маленькие глубокие окна, казалось, были созданы длятого, чтобы наружу не вышло ничего лишнего. Уютная, манящая атмосфера, стены,заставленные книгами, пламя в каждом камине, и дым, извергающийся из труб втуманную тьму.

Изредка по извилистой дороге за парадными воротами проезжаламашина, фары выхватывали из темноты царственный фасад старинного здания –горгульи, тяжелые арки над окнами, блестящие дверные молотки у массивныхпарадных дверей.

Мне всегда нравились старинные просторные европейские дома,неудивительно, что они приманивают призраки мертвых.

Луи внезапно сел, огляделся и поспешно стряхнул траву спиджака. Он, естественно, проспал несколько часов на груди ветров, если можнотак выразиться, и в тех местах, где я устраивал короткую передышку в ожидании,пока повернется Земля.

– Где мы? – прошептал он со смутным налетомтревоги.

– Обитель Таламаски под Лондоном, – ответил я. Ялежал в траве, обхватив голову руками. Свет в мансарде. Свет в помещенияхвторого этажа. Я думал – как будет веселее?

– Что мы здесь делаем?

– Авантюра, я же объяснил.

– Подожди минуту. Ты же не собираешься туда входить.

– Почему? У них в подвале дневник Клодии и картинаМариуса в придачу. Ты и сам это знаешь. Джесс же тебе рассказывала.

– Ну и что ты намерен сделать? Ворваться внутрь ирыться в подвале, пока не найдешь то, что тебе нужно?

Я засмеялся.