– Не говорите мне! Вы меня растравляете. А впрочем, мнеподелом: я не приходил из самолюбия, из эгоистического самолюбия и подлогосамовластия, от которого всю жизнь не могу избавиться, хотя всю жизнь ломаюсебя. Я теперь это вижу, я во многом подлец, Карамазов!

– Нет, вы прелестная натура, хотя и извращенная, и я слишкомпонимаю, почему вы могли иметь такое влияние на этого благородного и болезненновосприимчивого мальчика! – горячо ответил Алеша.

– И это вы говорите мне! – вскричал Коля, – а я,представьте, я думал – я уже несколько раз, вот теперь как я здесь, думал, чтовы меня презираете! Если б вы только знали, как я дорожу вашим мнением!

– Но неужели вы вправду так мнительны? В таких летах! Нупредставьте же себе, я именно подумал там в комнате, глядя на вас, когда вырассказывали, что вы должны быть очень мнительны.

– Уж и подумали? Какой, однако же, у вас глаз, видите,видите! Бьюсь об заклад, что это было на том месте, когда я про гусярассказывал. Мне именно в этом месте вообразилось, что вы меня глубокопрезираете за то, что я спешу выставиться молодцом, и я даже вдруг возненавиделвас за это и начал нести ахинею. Потом мне вообразилось (это уже сейчас, здесь)на том месте, когда я говорил: «Если бы не было Бога, то его надо выдумать»,что я слишком тороплюсь выставить мое образование, тем более что эту фразу я вкниге прочел. Но клянусь вам, я торопился выставить не от тщеславия, а так, незнаю отчего, от радости, ей-богу как будто от радости… хотя это глубокопостыдная черта, когда человек всем лезет на шею от радости. Я это знаю. Но язато убежден теперь, что вы меня не презираете, а все это я сам выдумал. О,Карамазов, я глубоко несчастен. Я воображаю иногда бог знает что, что надо мнойвсе смеются, весь мир, и я тогда, я просто готов тогда уничтожить весь порядоквещей.

– И мучаете окружающих, – улыбнулся Алеша.

– И мучаю окружающих, особенно мать. Карамазов, скажите, яочень теперь смешон?

– Да не думайте же про это, не думайте об этом совсем! –воскликнул Алеша. – Да и что такое смешон? Мало ли сколько раз бывает иликажется смешным человек? Притом же нынче почти все люди со способностями ужаснобоятся быть смешными и тем несчастны. Меня только удивляет, что вы так раностали ощущать это, хотя, впрочем, я давно уже замечаю это и не на вас одних.Нынче даже почти дети начали уж этим страдать. Это почти сумасшествие. В этосамолюбие воплотился черт и залез во все поколение, именно черт, – прибавилАлеша, вовсе не усмехнувшись, как подумал было глядевший в упор на него Коля. –Вы, как и все, – заключил Алеша, – то есть как очень многие, только не надо бытьтаким, как все, вот что.

– Даже несмотря на то, что все такие?

– Да, несмотря на то, что все такие. Один вы и будьте нетакой. Вы и в самом деле не такой, как все: вы вот теперь не постыдились жепризнаться в дурном и даже в смешном. А нынче кто в этом сознается? Никто, да ипотребность даже перестали находить в самоосуждении. Будьте же не такой, каквсе; хотя бы только вы один оставались не такой, а все-таки будьте не такой.

– Великолепно! Я в вас не ошибся. Вы способны утешить. О,как я стремился к вам, Карамазов, как давно уже ищу встречи с вами! Неужели ивы обо мне тоже думали? Давеча вы говорили, что вы обо мне тоже думали?

– Да, я слышал об вас и об вас тоже думал… и если отчасти исамолюбие заставило вас теперь это спросить, то это ничего.

– Знаете, Карамазов, наше объяснение похоже на объяснение влюбви, – каким-то расслабленным и стыдливым голосом проговорил Коля. – Это несмешно, не смешно?

– Совсем не смешно, да хоть бы и смешно, так это ничего,потому что хорошо, – светло улыбнулся Алеша.

– А знаете, Карамазов, согласитесь, что и вам самим теперьнемного со мною стыдно… Я вижу по глазам, – как-то хитро, но и с каким-то почтисчастьем усмехнулся Коля.

– Чего же это стыдно?

– А зачем вы покраснели?

– Да это вы так сделали, что я покраснел! – засмеялся Алешаи действительно весь покраснел. – Ну да, немного стыдно, Бог знает отчего, незнаю отчего… – бормотал он, почти даже сконфузившись.

– О, как я вас люблю и ценю в эту минуту, именно за то, чтои вам чего-то стыдно со мной! Потому что и вы точно я! – в решительном восторгевоскликнул Коля. Щеки его пылали, глаза блестели.

– Послушайте, Коля, вы, между прочим, будете и оченьнесчастный человек в жизни, – сказал вдруг отчего-то Алеша.

– Знаю, знаю. Как вы это все знаете наперед! – тотчас жеподтвердил Коля.

– Но в целом все-таки благословите жизнь.

– Именно! Ура! Вы пророк! О, мы сойдемся, Карамазов. Знаете,меня всего более восхищает, что вы со мной совершенно как с ровней. А мы неровня, нет, не ровня, вы выше! Но мы сойдемся. Знаете, я весь последний месяцговорил себе: «Или мы разом с ним сойдемся друзьями навеки, или с первого жеразу разойдемся врагами до гроба!»

– И говоря так, уж, конечно, любили меня! – весело смеялсяАлеша.

– Любил, ужасно любил, любил и мечтал об вас! И как это вызнаете все наперед? Ба, вот и доктор. Господи, что-то скажет, посмотрите, какоеу него лицо!

Доктор выходил из избы опять уже закутанный в шубу и сфуражкой на голове. Лицо его было почти сердитое и брезгливое, как будто он всебоялся обо что-то запачкаться. Мельком окинул он глазами сени и при этом строгоглянул на Алешу и Колю. Алеша махнул из дверей кучеру, и карета, привезшаядоктора, подъехала к выходным дверям. Штабс-капитан стремительно выскочил вследза доктором и, согнувшись, почти извиваясь пред ним, остановил его дляпоследнего слова. Лицо бедняка было убитое, взгляд испуганный:

– Ваше превосходительство, ваше превосходительство…неужели?.. – начал было он и не договорил, а лишь всплеснул руками в отчаянии,хотя все еще с последнею мольбой смотря на доктора, точно в самом деле оттеперешнего слова доктора мог измениться приговор над бедным мальчиком.

– Что делать! Я не Бог, – небрежным, хотя и привычновнушительным голосом ответил доктор.

– Доктор… Ваше превосходительство… и скоро это, скоро?

– При-го-товь-тесь ко всему, – отчеканил, ударяя по каждомуслогу, доктор и, склонив взор, сам приготовился было шагнуть за порог к карете.

– Ваше превосходительство, ради Христа! – испуганноостановил его еще раз штабс-капитан, – ваше превосходительство!.. так развеничего, неужели ничего, совсем ничего теперь не спасет?..

– Не от меня теперь за-ви-сит, – нетерпеливо проговорилдоктор, – и, однако же, гм, – приостановился он вдруг, – если б вы, например,могли… на-пра-вить… вашего пациента… сейчас и нимало не медля (слова «сейчас инимало не медля» доктор произнес не то что строго, а почти гневно, так чтоштабс-капитан даже вздрогнул) в Си-ра-ку-зы, то… вследствие новыхбла-го-приятных кли-ма-ти-ческих условий… могло бы, может быть, произойти…