– Я должен рассказать тебе кое-что еще осверхъестественных существах, – вновь заговорил Мариус.

– Что именно?

– Я и сам не уверен в своей правоте, но поделюсь стобой своими размышлениями. Мне кажется, что, когда нас уничтожают, когдасжигают дотла, мы можем вернуться, но уже в другом облике. Я сейчас говорю не олюдях, не о реинкарнации, ибо мне неизвестно, что происходит с людскими душами.Я говорю о нас, о том, что мы живем вечно и, я уверен, возвращаемся обратно.

– Почему ты так думаешь? – спросил я и невольноподумал о Никола.

– Причины те же, которые заставляют и смертных говоритьо реинкарнации. Некоторые утверждают, что помнят себя в другой жизни. Ониприходят к нам будучи смертными, заявляют, что им все о нас известно, и просято возвращении им Темного Дара. Одной из таких была Пандора. Необъяснимо, но ейбыло известно очень много. Разве что виной тому было ее богатое воображение,или каким-то образом ей неосознанно удалось прочесть мои мысли. Вполне возможно,что и другие смертные обладают невероятными способностями, позволяющими имулавливать импульсы нашего разума.

Как бы то ни было, их не слишком много. Если даже онивампиры, то, безусловно, это лишь единицы из тех, кто был уничтожен. Это можетозначать, что у остальных просто не хватило сил, чтобы вернуться. Либо они незахотели. Нам не дано узнать это. Пандора уверяла, что она погибла, когда Матьи Отец были оставлены под палящим солнцем.

– Боже милостивый! Она родилась вновь как смертная изахотела опять стать вампиром?

Мариус улыбнулся.

– Ты еще очень молод, Лестат, и противоречишь сам себе.Как ты представляешь себе возвращение в смертное состояние? Подумай об этом,когда встретишься со своим смертным отцом.

Признавая справедливость его доводов, я промолчал. Однакото, что в моем воображении было связано со смертной жизнью, я терять не хотел.Я предпочитал продолжать свое существование, оплакивая утраченную смертнуюсущность. Я был уверен, что моя любовь к смертным теснейшим образом связана сполным отсутствием страха перед ними.

И вновь что-то отвлекло внимание Мариуса. Он отвернулся ивнимательно прислушался к чему-то. Потом снова обратился ко мне.

– Лестат, впереди у нас не более двух-трехночей, – печально произнес он.

– Мариус! – только и смог прошептать я в ответ,проявив свои чувства несколько сильнее, чем мне бы хотелось.

Единственным утешением могло послужить выражение его лица,которое в эти мгновения было абсолютно человеческим.

– Ты даже представить себе не можешь, как страстно яхочу, чтобы ты остался со мной, – заговорил он. – Но настоящая жизньтам, а не здесь. Когда мы встретимся вновь, я расскажу тебе об очень многом, нои сейчас ты уже знаешь достаточно. Ты должен поехать в Луизиану и заботиться освоем отце до самой его смерти. Ты должен многому научиться. Я был свидетелемжизни и смерти великого множества людей, а ты еще этого не видел. Поверь мне,мой мальчик, я не хочу тебя отпускать. Мне трудно передать словами мое отчаяниепри этой мысли. Но я обещаю тебе, что, когда придет время, я непременно отыщутебя.

– Но почему я не могу вернуться к тебе? Зачем тебеуезжать отсюда?

– Пора, – ответил он. – Я слишком долгооставался правителем этих островов. Среди людей возникли подозрения. К тому жесюда стали заплывать европейцы. Прежде чем приехать сюда, я скрывался впогребенном под вулканической лавой городе Помпее. Но начавшиеся раскопки наего руинах заставили меня покинуть убежище. Теперь то же самое происходит издесь. Я должен найти другое место, более отдаленное и уединенное, причемтакое, которое еще долго останется безопасным. Откровенно говоря, я никогда непривез бы тебя на этот остров, если бы собирался остаться на нем.

– Почему?

– Ты сам знаешь. Я не могу позволить, чтобы тебе иликому-либо еще стало известно, где находятся Те, Кого Следует Оберегать. Итеперь пришла пора поговорить нам о других очень важных вещах. О тех обещаниях,которые ты должен мне дать.

– Все, что угодно. Но какие обещания ты хочешь от меняполучить?

– Очень простые. Ты никому и никогда не расскажешь о том,что узнал здесь от меня. Ты никому не должен рассказывать о Тех, Кого СледуетОберегать. Не должен рассказывать легенды о древних богах. Ты никому нескажешь, что видел меня.

Я мрачно кивнул. Я ожидал, что он потребует это от меня, изнал, как трудно мне будет сдержать данные ему обещания.

– Даже если ты расскажешь самую малость, –продолжал он, – все остальное тут же откроется. И с каждым новым рассказомо Тех, Кого Следует Оберегать, будет увеличиваться опасность, что их найдут.

– Хорошо, – ответил я. – Но что касаетсялегенд… нашего происхождения… Разве не могу я рассказать об этом тем, когосоздам?

– Нет, не можешь. Я уже сказал тебе, что если станетизвестна хотя бы часть, то неизбежно придется рассказать и все остальное. Крометого, если твои новообращенные окажутся христианами, если их разум, как и разумНикола, будет отравлен христианскими понятиями первородного греха и вины, этидревние легенды сведут их с ума. Они воспримут их как нечто ужасное и никогдане смогут ни понять, ни принять. Случайности, языческие боги, непонятные,страшные обычаи и обряды… Какими бы ограниченными и скудными ни были этизнания, надо быть готовым к ним, чтобы понять их и усвоить. Будет лучше, еслитебе станут задавать вопросы, а ты будешь рассказывать только то, что сможетудовлетворить их любопытство. Если же ты сочтешь невозможным для себяобманывать их, то не говори вообще ничего. Постарайся сделать своих преемниковтакими же сильными, как сильны сейчас люди, лишенные веры в Бога. Но запомнимои слова: никому не пересказывай древние легенды. Это могу делать только я.

– А что ты со мной сделаешь, если я все же расскажуих? – спросил я.

Мой вопрос настолько поразил его, что на какое-то мгновениеон даже растерялся, но потом расхохотался.