Судья Эндрю Макдауэлл, самый молодой из членовсуда (61 год), стоял у окна, попыхивая трубкой и наблюдая за уличным движением.Если Джейнсен имел друга в суде, то им был Макдауэлл. Флетчер Коул сообщилРэнниену, что президент не собирается приходить на похороны и выступать страурной речью. Никто во внутреннем кабинете тоже не хотел этого. Главныйпопросил Макдауэлла подготовить несколько слов. Будучи застенчивым человеком,избегавшим выступлений, Макдауэлл крутил свой галстук-бабочку и пыталсяпредставить своего друга на балконе с удавкой вокруг шеи. Это было выше егосил. Член Верховного суда, один из представителей когорты выдающихся юристов,один из избранной девятки, прячется в таком месте, занимаясь просмотром грязныхфильмов, и оказывается разоблаченным столь ужасным способом. Какой стыд. Онпредставил себя стоящим перед толпой в церкви и смотрящим на мать Джейнсена иего семью. В мыслях у всех будет кинотеатр «Монтроуз». Они будут шепотомспрашивать друг друга: «А вы знали, что он был гомосексуалистом?» Похоже, чтоединственным, кто не знал и не подозревал об этом, был Макдауэлл. Говоритьчто-либо на похоронах он тоже не хотел.

Судья Бен Туроу (68 лет) был озабочен нестолько похоронами, сколько поимкой убийц. Он был федеральным прокуроромМиннесоты и делил подозреваемых на тех, кто руководствуется в своих действияхчувством ненависти и мести, и тех, кто пытается повлиять на предстоящиерешения. Он дал указание своим помощникам начать поиски.

Туроу ходил по кабинету.

— Мы имеем двадцать семь судебных исполнителейи семь судей, — сказал он, не обращаясь ни к кому в отдельности. — Этоочевидно, что у нас будет не много работы в ближайшие две недели и всепервоочередные решения будут отложены до тех пор, пока не появится кворум. Наэто могут уйти месяцы. Я предлагаю задействовать наших помощников, чтобыпопытаться раскрыть убийства.

— Мы не полиция, — сказал Маннинг спокойно.

— Можем мы подождать, пока хотя бы пройдутпохороны, прежде чем начинать игру в Дика Трейсера? — спросил Макдауэлл, неповорачиваясь от окна.

Туроу, как всегда, проигнорировал их.

— Я возглавлю поиски. Одолжите мне вашихпомощников, и я думаю, что через две недели мы будем иметь краткий списокподозреваемых на веских основаниях.

— ФБР в состоянии справиться само, Бен, —сказал Главный. — Они не просили у нас помощи.

— Я бы не стал обсуждать способности ФБР, —возразил Туроу. — Вместо того чтобы хандрить, соблюдая официальный траур двенедели, мы можем заняться делом и найти этих ублюдков.

— Почему вы так уверены, что сможете решитьэту задачу? — спросил Маннинг.

— Я не уверен, что смогу, но я считаю, чтопопытаться стоит. Наши коллеги были убиты не без причины, и эта причинанепосредственно связана с делом или вопросом, которые либо уже рассмотрены,либо ожидают решения суда. Если это месть, то наша задача становится почтинеразрешимой. Все, черт возьми, ненавидят нас по той или иной причине. Но еслиэто не месть или ненависть, то тогда, возможно, кому-то хочется иметь в будущемдругой состав суда. Вот что интересно. Кто мог убить Эйба и Глена из-за того,как бы они стали голосовать по тому или иному делу в этом году, в следующем иличерез пять лет? Я хочу, чтобы помощники подняли каждое дело из тех, которыеждут своей очереди в одиннадцати округах.

Судья Макдауэлл покачал головой:

— Ты что, Бен? Это свыше пяти тысяч дел, итолько небольшая часть из них окажется в конечном итоге здесь. Это все равночто искать иголку в стоге сена.

Маннинг оставался таким же невозмутимым.

— Послушайте, ребята. Я прослужил с ЭйбомРозенбергом тридцать пять лет, и я частенько сам подумывал о том, чтобыпристрелить его. Но я любил его как брата. Его либеральные идеи нашли признаниев шестидесятых и семидесятых, но в восьмидесятых они устарели, а сейчас, вдевяностых, эти идеи вызывают возмущение. Он стал символом всего неправильногов этой стране. Он был убит, я считаю, одной из праворадикальных экстремистскихгруппировок, и мы можем изучать дела до скончания века и не найти ничего. Этоместь, Бен. Чистая и простая.

— А Глен? — спросил Туроу.

— Очевидно, наш друг имел кое-какие странныенаклонности. Слухи об этом, должно быть, распространились, и он стал легкойдобычей таких группировок. Они ненавидят гомосексуалистов, Бен.

Бен продолжал ходить, по-прежнему не придаваязначения словам Маннинга.

— Они ненавидят всех нас, и, если онисовершили убийство из чувства ненависти, полиция схватит их.

— Может быть. Но что, если они пошли на это,чтобы получить возможность манипулировать судом? Что, если какая-то группавоспользовалась происходящими в настоящий момент беспорядками и насилием, чтобыустранить двоих из нас и таким образом перекроить состав суда? Я думаю, что этовполне возможно.

Главный кашлянул.

— А я думаю, что мы не будем делать ничего,пока их не похоронят или не развеют прах. Я не говорю тебе «нет», Бен, простонадо подождать несколько дней. Пусть осядет пыль. Те из нас, кто остался вживых, все еще в шоке.

Туроу извинился и вышел из кабинета. Еготелохранители последовали за ним.

Судья Маннинг встал, опираясь на трость, иобратился к Главному:

— Я не полечу в Провиденс. Я ненавижу летать ине люблю похорон. Уже недолго осталось до моих собственных, и лишнеенапоминание об этом не доставляет мне удовольствия. Я направлю своисоболезнования. Когда вы увидитесь с семьей, извинитесь, пожалуйста, за меня. Яочень старый человек.

Он вышел вместе с помощником.

— Я думаю, что в словах судьи Туроу естьсмысл, — сказал Джейсон Клайн. — Мы по крайней мере должны просмотретьимеющиеся дела, а также те, которые могут поступить к нам из округов. Этодолгий путь, но на нем мы можем набрести на что-нибудь.

— Я согласен, — сказал Главный. — Но пока этонесколько преждевременно, вы не считаете?

— Да, но мне тем не менее хотелось бы начать.

— Нет. Подождите до понедельника, и вы будетеработать вместе с Туроу.

Клайн пожал плечами и, извинившись, покинулкабинет. Два клерка последовали за ним в кабинет Розенберга, где они посидели втемноте, потягивая коньяк, оставшийся после Эйба.