Паузы заполнял репортер Эн-би-си из Белогодома. Полиция молчит. Похоже, что подозреваемых пока нет, как нет и улик. Да,оба судьи находились под охраной ФБР, которое никак не комментирует это. Да,«Монтроуз» — это место, которое часто посещают гомосексуалисты. Да, в адресобоих поступало много угроз, особенно это касалось Розенберга. И по этому делуможет быть очень много подозреваемых, пока оно не будет окончательно раскрыто.

Каллаган выключил телевизор и прошел кбалконной двери, где воздуха было больше.

— Нет подозреваемых, — бормотал он.

— Я могу назвать не меньше двадцати, — сказалаДарби.

— Да, но почему такое сочетание? С Розенбергомвсе понятно, но почему Джейнсен? Почему не Макдауэлл или Йонт, оба гораздоболее последовательные либералы, чем Джейнсен? Это не имеет смысла.

Каллаган сел на плетеный стул возле двери ивзъерошил свои волосы.

— Я принесу тебе еще кофе, — сказала Дарби.

— Нет, нет. Я уже проснулся.

— Как твоя голова?

— Отлично, если бы я поспал еще часа три.Думаю, я отменю занятия. У меня нет настроения.

— Здорово.

— Черт, я не могу поверить в это. Этот кретинимеет право выдвинуть двух кандидатов. Это значит, что восемь из девяти будутставленниками республиканцев.

— Они должны будут сначала пройти утверждение.

— Мы не узнаем конституцию через десять лет.Это отвратительно.

— Вот почему они были убиты, Томас. Кто-то иликакая-то группа хотят иметь другой суд, такой, в котором было бы абсолютноебольшинство консерваторов. Выборы в следующем году. Розенбергу был девяностоодин год. Маннингу сейчас восемьдесят четыре, Йонту — за семьдесят. Они вскоремогут умереть или протянут еще с десяток лет. Президентом может быть избрандемократ. Зачем испытывать судьбу? Убить их сейчас. За год до выборов. В этоместь смысл, кто-то имеет такие намерения.

— Но почему Джейнсен?

— Он кого-то смущал и был, очевидно, легкойцелью.

— Да, но он в основном придерживался умеренныхпозиций и только иногда склонялся влево. К тому же он был назначен на должностьреспубликанцами.

— Ты хочешь «Кровавой Мэри»?

— Хорошая идея. Минутку, я пытаюсь сообразить.

Дарби откинулась на кровати, потягивала кофе инаблюдала, как солнечный свет пробивается через балкон.

— Подумай над этим, Томас. Время вполнеподходящее. Перевыборы, выдвижение кандидатов, политика и все такое. Когдавспоминаешь о насилии, радикалах, фанатиках, борцах за чистоту нравов и нации,когда задумываешься о всех тех группировках, которые способны убивать, и о всехтех угрозах в адрес судей, невольно приходишь к мысли, что воспользоваться этимблагоприятным моментом и убрать их могла какая-нибудь неизвестная группазаговорщиков.

— И что это за группа?

— Бог ее знает.

— «Подпольная армия»?

— Не такая уж она неизвестная. Они убили судьюФернандеса в Техасе.

— Не пользуются ли они бомбами?

— Да, они специалисты по пластиковым взрывнымустройствам.

— Вычеркни их.

— Я не вычеркиваю пока никого. — Дарби всталаи поправила на себе халат. — Пойдем, я приготовлю тебе «Кровавую Мэри».

— Только если ты выпьешь со мной.

— Томас, ты профессор. Ты можешь отменить своизанятия, если захочешь. Я же студентка и…

— Я понимаю положение.

— Я больше не могу прогуливать занятия.

— Я провалю тебя на конституционном праве,если ты не будешь прогуливать занятия и напиваться со мной. У меня есть томмнений Розенберга. Давай почитаем их, выпьем «Кровавой Мэри», потом вина, а потомеще что-нибудь. Я уже скучаю по Розенбергу.

— У меня федеральный процессуальный кодекс вдевять, и я не могу пропускать его.

— Я намерен позвонить декану и отменить всезанятия вообще. Тогда ты выпьешь со мной?

— Нет, Томас. Хватит.

Он спустился вслед за ней на кухню, где быликофе и спиртное.

Продолжая прижимать трубку к плечу, ФлетчерКоул ткнул пальцем в кнопку еще одного телефона на столе в Овальном кабинете.Три абонента ждали на линии, напоминая о себе миганием индикаторов. Он медленноходил перед столом и слушал, одновременно пробегая глазами доклад на двухстраничках, поступивший от Хортона из юридического комитета. Он не обращалникакого внимания на президента, который, полуприсев перед окнами с короткойклюшкой в руках, усиленно таращился то на желтый мяч, то на медную лунку в трехметрах от него на синем ковре. Коул проворчал что-то в трубку. Его слова небыли слышны президенту, который в этот момент слегка ударил по мячу и наблюдал,как тот катится точно в лунку. Лунка клацнула и освободилась от попавшего мяча,отбросив его на метр в сторону. Президент подался вперед к следующему, теперьуже оранжевому мячу. Он поддал по нему точно так же, и тот тоже закатился влунку. Восьмое попадание кряду. Двадцать семь из тридцати.

— Это был Главный судья Рэнниен, — сказалКоул, бросая трубку. — Он в полном расстройстве чувств и хочет встретиться свами сегодня после обеда.

— Скажи ему, чтобы записался на прием.

— Я сказал ему, чтобы он был здесь завтра вдесять утра. У вас заседание кабинета в десять тридцать и Совета национальнойбезопасности в одиннадцать.

Не поднимая глаз, президент сжимал клюшку иизучал следующий мяч.

— Я не могу ждать. Как насчет опросовобщественного мнения?

Он аккуратно ударил с размаха по мячу инаблюдал за ним.

— Я только что говорил с Нельсоном. Он провелдва опроса после полудня. Компьютер сейчас обрабатывает результаты, но онсчитает, что рейтинг составит около пятидесяти двух или пятидесяти трех.

Игрок в гольф на секунду оторвал взгляд отмяча и улыбнулся, а затем вновь сосредоточился на игре.

— Каков он был на прошлой неделе?

— Сорок четыре. Это благодаря шерстяной кофтебез галстука. Как я и говорил.

— Я думал, что сорок пять, — сказал президент,послав желтый мяч точно в лунку.