– Я, Виктор Алексеевич, краснеть давноразучился, – усмехнулся в трубку Ольшанский. – Но Ковалева к вам сбольшим удовольствием переадресую. Он каждый божий день мне звонит, отчетатребует, как мы ищем насильника. Вот вы заодно перед ним и отчитаетесь. Ясегодня звонил в клинику, где лежит девочка, врач сказал, что прогнозблагоприятный, есть надежда, что она со дня на день заговорит.

– Понял, – коротко ответил Гордеев. – Тамбудет дежурить кто-нибудь из моих ребят, чтобы момент не упустить. Спасибо.

Положив трубку, Гордеев прикинул, сколько времени емупонадобится на подготовку к визиту Ковалева. Лукавил хитрый Колобок, когдапросил требование на допрос. Никакой допрос ему был не нужен. Ему нужен былКовалев здесь, вот в этом кабинете, нужна была его реакция на фамилию Шумилина.А как иначе можно заполучить Ковалева, не открывая перед следователем всекарты?

Виктор Алексеевич решил сначала покончить с другиминеотложными делами, в числе которых была и проверка версий по делу Филатовой.

Поскольку никого из работающих по этому делу на месте неоказалось, Гордеев вызвал к себе Каменскую. Настя подробно рассказала ему обовсем, что сделано.

– С корыстным мотивом на сегодня мы закончили, от«ревности» остался маленький хвостик, Доценко сейчас доделывает.

– И потом что?

– Потом перейдем на второй уровень сложности.

– Соображения есть?

– Ну… – Настя помялась. – Есть кое-что. Последнийлюбовник Филатовой работает в Интерполе. Наркотики, оружие, контрабанда – самипонимаете, вещи серьезные. Может быть, Филатова – средство давления на этогоИдзиковского. Все отмечают, что последние два-три месяца она была чем-топодавлена, расстроена. Ее начальник связывает это со сложными отношениями сруководством, с сотрудниками министерства. Но не будем забывать, что Филатовабыла особа очень скрытная. Не исключено, что перемена настроения была связана стем, что ей или Идзиковскому угрожали, может, их шантажировали.

– Годится, – одобрительно кивнул Гордеев. –Еще что-нибудь есть?

– Еще есть версия о мести, так сказать, на научнойпочве. Но, – Настя сделала выразительный жест рукой, – это уже большеста. Это уже почти двести.

…Когда-то давно Гордеев спросил у Насти, как ей удаетсявыдвигать порой совершенно невероятные версии. Она тогда ответила, что версиикажутся невероятными только тем, у кого мышление физика. Физик проверяет первые99 чисел, убеждается, что все они меньше 100, из чего и делает вывод, чтовообще все числа меньше 100. Ведь 99 экспериментов – вполне достаточно длянаучного вывода. А у нее, Насти, мышление гуманитария, испорченногоматематикой, а для математика все числа равноправны и имеют равную вероятностьпроявления – и бесконечно большие, и бесконечно малые…

– Доценко с манекенщицей закончил, так что Идзиковскогобудут разрабатывать он и Ларцев. Коротков пока занят Плешковым, так что свои«двести» будешь отрабатывать сама, – заключил Гордеев. – Я позвоню винститут, тебе привезут все бумаги Филатовой.

– Только все-все, Виктор Алексеевич, из сейфа, изстола, из дома. Все до последней бумажки. И настольный календарь. И записныекнижки.

– И черта лысого в ступе, – засмеялсяГордеев. – Ладно, иди.

* * *

Пока полковник Гордеев готовился к беседе с советникомвице-премьера Ковалевым, а Настя заканчивала ежемесячный аналитический отчет вожидании, когда ей привезут бумаги Филатовой, долговязый красавец Миша Доценкоехал из здания Министерства внутренних дел на Житной к себе на Петровку. Онтолько что закончил беседу с Александром Евгеньевичем Павловым, неудачливымпоклонником Ирины Филатовой, и остался этой беседой крайне недоволен.

Во-первых, он был недоволен собой, так как не посмел достатьдиктофон. Уж очень надменным и вальяжным оказался полковник Павлов. Конечно,если бы у сыщиков были миниатюрные магнитофоны с достаточно чувствительныммикрофоном, которыми можно пользоваться, не вынимая их из кармана, тогда другоедело. А с такой допотопной техникой, как у них, не работаешь, а толькопозоришься.

Во-вторых, он был недоволен Ириной Филатовой, которая, каквыяснилось из беседы с Павловым, и с ним находилась в близких отношениях. Мишапо молодости лет еще не избавился от романтического отношения к женщинам иособенно к любви. Ему очень понравился дружелюбный, интеллигентный КириллИдзиковский из Интерпола, и он искренне негодовал на покойную за то, что онамогла изменять такому отличному парню с этим самоуверенным холеным Павловым.

И в-третьих, деликатный Миша был недоволен самим Павловым,который не только, нимало не смущаясь, тут же признался, что состоял сФилатовой «в интимной связи», а более того, даже как бы хвастался тем, чтосумел завоевать, сломить сопротивление этой строптивой красавицы. Особенноразозлило Мишу то, что Павлов оказался кандидатом юридических наук. Он хорошопомнил, как, со слов Захарова, отзывалась Ирина о министерских чиновниках сучеными степенями…

Жара стояла такая, что даже метро, где обычно бывалопрохладно, наполняла противная влажная духота. Рубашка прилипала к спине, поногам под легкими брюками медленно стекали щекочущие капельки пота. Миша,забившись в угол вагона, постарался отвлечься от недовольства и повторял в умепоказания Павлова, чтобы как можно точнее изложить разговор Каменской. ПередНастей Миша Доценко благоговел, называл ее Анастасией Павловной и ужасностеснялся того, что она обращалась к нему на «вы». Ему казалось кощунственнымназывать это интеллектуальное божество Аськой…

Но какой же все-таки мерзкий этот Павлов! «Мы с Ирочкойдавно знакомы. Когда она готовила кандидатскую, приезжала к нам в Сибирьсобирать материалы. Я ей, конечно, посильную помощь оказывал, сами понимаете,без звонка от руководства никто никаких сведений не даст. И уж тем более вколонию не пустят, а ей нужно было с осужденными беседовать. Ну а когда ясобрался диссертацию писать, я уже был тогда начальником следственного отдела,Ирочка мне советами помогала, книги рекомендовала. В общем, знакомство у насстаринное. А с прошлого года, как меня в Москву перевели, дружба нашавозобновилась. Не сразу, не сразу, согласен, драться пришлось за Ирочку,бороться…» Я, Я, Я! Как будто Доценко пришел не о погибшей женщине говорить, аписать биографию Александра Евгеньевича Павлова, выдающегося борца спреступностью! Да, но ревностью здесь и не пахнет. Этот самовлюбленный самецдаже и мысли не допускает, что его могли обманывать. Он честно дрался за своюдобычу, и добыча эта принадлежит ему безраздельно. Осталось проверить, что онделал в ночь с двенадцатого на тринадцатое июня, и версию «ревность» можно счистой совестью похоронить.

По мере того, как Доценко пересказывал Насте Каменской вседетали разговора с Павловым, ее лицо каменело.

– Кажется, я опять ошиблась. – Настя огорченнопокачала головой. – Спасибо вам, Миша.

Не оттого расстроилась Настя, что надежда на Павлова как навозможного убийцу-ревнивца не оправдалась. Настя сожалела, что ошиблась в ИринеФилатовой. Положив перед собой ее фотографию, Настя всматривалась в лицо Ирины.Короткие темные волосы, модельная стрижка, высокие скулы, красивый разрез глаз,короткий нос, очаровательный неправильный рот, невыразимо женственная улыбка.«Неужели ты меня обманула, Ирочка? – думала Настя. – Мне казалось, язнаю тебя, я тебя чувствую, как будто ты много лет была моей подругой. Я думалао тебе пять дней, я была уверена, что поняла твой характер. Я мысленноразговаривала с тобой, задавала тебе вопросы и слышала твои ответы. А ты насамом деле совсем другая? Ты не только ловко морочила голову своимвозлюбленным, но и лгала своей близкой подруге Люде Семеновой, когда говорила,что лучше переспишь с нищим в подземном переходе, чем с Павловым. Ты обманываласвоего начальника, когда приезжала расстроенная якобы из министерства иговорила, что это Павлов тебя разозлил. А куда же ты, голубушка, ездила насамом деле? После каких свиданий ты возвращалась на работу в состоянии, близкомк истерике? Где же твое настоящее лицо, Ирочка Филатова?»