— А если я сейчас допью кофе, встану, пойду к директору ирасскажу ему, как вы угрожали моему сыну, вас не отчислят из этой школы? —спросил Степан лениво. — А, Инга Арнольдовна?

Несмотря на грудь и щиколотки, несмотря на яркие глаза икрасивый рот, несмотря на тонкую талию, обтягивающую водолазку и блестящиеволосы, он совершенно не собирался прощать ей вчерашний разговор по телефону исвои сегодняшние метания на работе, чтобы вовремя уехать, а потом в переулке впоисках места для машины. Все-таки он был бизнесмен и начальник, а она — кактам ее по имени? — училка в средней школе.

Она поставила чашку. Чашка звякнула о блюдце.

— Как вам угодно, — сказала Инга Арнольдовна холодно. — Выхотите прямо сейчас отправиться к директору?

Степан молчал, рассматривая на стенах детские рисунки.Некоторые были очень даже ничего, особенно вон та лошадь на летнем лугу. Игоры, на вершинах которых лежит снег. И пальмы на берегу океана. Это, очевидно,рисовал кто-то из старшеклассников. А вон кошка, больше похожая на швабру, скотятами, больше похожими на кроликов. И лондонский Биг-Бен с несколькокривоватым циферблатом знаменитых часов. Огромный букет цветов, лохматых, какклубки шерсти, побитые молью, в крошечной вазочке. А вон картинка, которую впрошлую субботу они старательно рисовали вдвоем с Иваном. Трава, пенек, рядом спеньком — серый еж. Иван назвал картину «Лето в лесу».

— Так о чем вы хотите со мной разговаривать? — спросилСтепан с тяжелым вздохом, отрываясь от созерцания рисунков. — О директоре?

— Павел Андреевич, — начала Инга Арнольдовна и остановилась.

Она совершенно не знала, как с ним разговаривать. Не точтобы он как-то особенно грубил, или хамил, или пытался поставить ее на место,как многие родители в этой школе для богатых детей. Но он был какой-то наредкость равнодушный.

Как будто не о его сыне шла речь, а о чьем-то чужом. Или онсразу проникся к ней недоверием?

Он выглядел как огромное большинство страдальцев,составляющих клан предпринимателей, к которому относился и Павел АндреевичСтепанов.

У него были хомячьи щечки, сонные голубые глаза и широченныйсолдатский затылок, просвечивающий наивной розовой кожей сквозь короткие волосына макушке. Конечно, он был дорого и со вкусом одет, и это как-то… примиряло,хотя и не спасало окончательно.

— Павел Андреевич, — начала она снова, — Иван замечательныймальчик, но у него, как бы это выразиться поточнее, смещены все понятия. Ончитает совсем не то, что написано, и не хочет или не может менять свою точкузрения. Его невозможно переубедить. Ему невозможно объяснить, что он не прав.Например, недавно мы читали рассказ Джека Лондона о боксере, который не смогпобедить потому, что ему не на что было поужинать. Это рассказ… о силе духа, авовсе не об ужине, вы же понимаете. А Иван ничего не понял, кроме того, чтобоксер был голоден. И слушать ничего не стал. Он в конце концов даже заплакал,так ему было жалко этого боксера именно потому, что он был голоден, а непотому, что он проиграл.

— А вы точно знаете, за что именно нужно жалеть, а за что ненужно? — спросил Степан с удивившей его самого злобой в голосе. — Совершенноточно?

Инга Арнольдовна посмотрела на него с изумлением.

— Речь идет о литературе, — произнесла она осторожно. —Только о литературе, и то, что имел в виду писатель…

— Он сам сказал вам, что именно имел в виду?

— Кто? — не поняла она.

— Писатель.

— Павел Андреевич, — кажется, она даже разволноваласьнемного, — есть непреложные законы, которым необходимо следовать, особеннокогда мы пытаемся учить детей…

— Вот я, например, не пытаюсь учить детей и не знаю никакихнепреложных законов, кроме закона всемирного тяготения, но могу сказать вамсовершенно точно, что читать во втором классе Джека Лондона — это идиотизм.Может, вам для начала попробовать что-нибудь полегче? Например, «Винни Пуха»?

— Я уверяю вас, что и «Винни Пуха» ваш сын поймет неправильно! Как же вы не понимаете, что дело тут вовсе не в конкретной книжке, ав том, как это воспринимает ваш сын! В сказке про собаку, которая несла черезреку мясо и уронила его потому, что увидела свое отражение и хотела отнять мясоу отражения, он жалеет собаку, которая осталась без обеда! Он даже не понимает,что она жадничала и поэтому потеряла свое мясо! И не хочет понимать! Емусовершенно недоступны никакие чувства, кроме самых примитивных — если собакауронила мясо, значит, ему ее жалко. Он не понимает, что есть чувства и мыслиболее сложные, чем…

Степан допил кофе и осторожно вытянул ноги, устраиваясьудобнее в глубоком засасывающем кресле. Он сильно устал и теперь боялся, чтозаснет в тишине и покое маленькой уютной комнатки и опозорится перед ИнгойАрнольдовной.

Выслушав историю про Джека Лондона, он совершенноуспокоился, и его моментально потянуло в сон. Все в порядке.

Училка просто самоутверждается, пытаясь высосать из пальцакакие-то несуществующие проблемы. Его сын еще слишком мал, чтобы за куском мясавидеть вселенские проблемы, да и на самом деле читать старину Джека во второмклассе — рановато.

Сегодня с утра в многострадальном офисе на Профсоюзнойрабочие, устанавливавшие противопожарное оборудование, пропороли трубу на пятомэтаже и моментально залили два смежных кабинета. Хорошо, что кто-то догадалсябыстро перекрыть в стояке воду и она не пошла на четвертый. Иначе пришлось быделать все сначала — потолки, полы, ковролин.

Капитан Никоненко не объявлялся и на звонки не отвечал.

Приятный и нежный девичий голосок щебетал Степану в ухо, что«Игорь Владимирович сегодня в городе», и Степан диву давался, откуда в местномрайотделе взялась барышня с таким ангельским голоском. Никакой информации опокойном Муркине из райотдела не поступало, и Степан весь извелся отнеизвестности и беспокойства. В конце дня Белов поцапался с Черновым, и хотяЧернов ни в чем не был виноват, Степан врезал обоим да еще пригрозил, что лишитпремии. Деньги замам Степан платил очень хорошие, премии были еще лучше.

Оба зама надулись, как принцы крови, которых заставилиубирать навоз. Их неудовольствие означало, что они не какие-то там простыесотрудники, которые работают исключительно за деньги, они такие же бойцы, какСтепан, и его угрозы лишить их премии — оскорбительны.

Чиновник из мэрии, который разбирал его тяжбу с окружнойуправой, заболел какой-то загадочной болезнью, и тяжба повисла между небом иземлей. Вернее, между офисом Степана и кабинетом начальника управы. Сразу жепросочились какие-то слухи, что в мэрии этим чиновником очень недовольны ивроде бы даже собираются снимать, а это грозило катастрофой. Чиновник был свой,давно и сытно прикармливаемый. Со следующим все придется начинать сначала.Кроме того, «свой» чиновник уже сколотил на своем хлебном месте состояние,которое вполне обеспечивало будущее его самого, его супруги, еговеликовозрастных детишек и резвых внучат.