— Где это-у вас дома? Похоже, что это очаровательное место.Он сидел за соседним столиком, высокий, толстый молодой человек в очках. Он ужеуспел заказать пиво. Я решил не обращать на него внимания и попробовал писать.И, не обращая на него внимания, я написал две фразы. — Я ведь просто заговорилс тобой.

Я не ответил и написал еще фразу. Когда рассказ идет и тывтянулся, его не так-то просто убить.

— Ты, видно, стал таким великим, что с тобой уж и поговоритьнельзя. Я закончил абзац и перечитал его. Пока все шло хорошо, и я написалпервое предложение следующего абзаца.

— Ты никогда не думаешь о других, а ведь у них тоже могутбыть свои переживания.

Всю жизнь мне приходилось выслушивать жалобы. Оказалось, чтоя могу не прекращать работу-он мешал мне не больше любого другого шума и, уж вовсяком случае, меньше, чем Эзра, когда он учился играть на фаготе. — Например,хочешь стать писателем, чувствуешь это всем своим существом, и все-таки ничегоне получается.

Я продолжал писать, и ко мне снова как будто вернуласьудача. — Однажды это нахлынуло на тебя, как неудержимый поток, и с тех пор тычувствуешь себя немым и глухим.

Уж лучше, чем глухим и болтливым, подумал я и продолжалписать. Он разошелся вовсю, и его немыслимые изречения так же гипнотизировали,как вопль доски, подвергающейся насилию на лесопилке. — Нас понесло в Грецию.

Я вдруг снова различил слова. Довольно долго я воспринималего речь как бессвязный шум. Я уже перешагнул рубеж и мог отложить работу дозавтра. — Прости, и сильно вас понесло?

— Не говори гадостей, — сказал он. — Неужели ты не хочешь,чтобы я рассказал тебе, что было дальше?

— Нет, — ответил я.

Я захлопнул блокнот и сунул его в карман.

— И тебе не интересно, чем все кончилось?

— Нет.

— И тебе не интересны жизнь и страдания других людей?

— Только не твои.

— Ты свинья.

— Да.

— Я думал, ты поможешь мне, Хем.

— Я бы с радостью пристрелил тебя.

— Правда?

— Но это запрещено законом.

— А я для тебя сделал бы все, что угодно.

— Правда?

— Конечно.

— Тогда держись подальше от этого кафе. Начни с этого. — Явстал, подошел официант, и я расплатился.

— Можно, я провожу тебя до лесопилки, Хем?

— Нет.

— Ну, тогда встретимся в другой раз.

— Только не здесь.

— Само собой разумеется, — сказал он. — Я же обещал.

— Что ты пишешь? — спросил я и сделал ошибку. — Стараюсьнаписать что-нибудь получше. Так же, как и ты. Но это невероятно трудно.

— Если не получается, лучше не писать. Чего ты хнычешь?Поезжай домой.

Найди работу. Хоть повесься, но только молчи. Ты никогда несможешь писать.

— Зачем ты так говоришь?

— Ты когда-нибудь слышал, как ты говоришь?

— Но ведь мы же говорим о том, как писать.

— Тогда лучше не будем говорить.

— Ты просто жесток, — сказал он. — Все говорят, что тыжесток, бессердечен и самонадеян. Я всегда тебя защищал. Но больше не стану. —Вот и хорошо.

— Как ты можешь быть таким жестоким с людьми? — Не знаю, —сказал я. — Послушай, раз ты не можешь писать, почему бы тебе не занятьсякритикой?

— По-твоему, стоит?

— Это будет отлично, — сказал я ему. — Ты сможешь писать,когда тебе вздумается. И не придется мучиться, что тебя захватило и тыостанешься нем и глух. Тебя будут читать и уважать.

— По-твоему, из меня может выйти хороший критик? — Не знаю,хороший ли. Но критиком ты стать можешь. Всегда найдутся люди, которые помогуттебе, а ты будешь помогать своим. — Кому это-своим?

— Тем, с кем ты водишься.

— Ах, этим. У них есть свои критики.

— Вовсе не обязательно критиковать книги, — сказал я. —Существуют ведь картины, пьесы, балет, кино…

— Это звучит очень заманчиво, Хем. От души благодарю тебя.Это так увлекательно. И потом, ведь это тоже творчество. — Творческая сторона,вероятно, несколько переоценивается. В конце концов, бог сотворил мир всего зашесть дней, а на седьмой отдыхал. — И ведь ничто не помешает мне одновременнозаниматься творческой работой.

— Ничто на свете. Разве что требования, которые ты будешьпредъявлять в своих критических статьях, окажутся слишком большими для тебясамого. — Они и будут большими. Можешь не сомневаться.

— Я и не сомневаюсь.

Передо мной уже был критик, и я спросил, не хочет ли онвыпить, и он согласился.

— Хем! — сказал он, и я понял, что теперь со мной говориткритик, так как в разговоре они ставят имя собеседника в начале предложения, ане в конце. — Должен сказать, я нахожу твои рассказы немного суховатыми. —Очень жаль.

— Хем, они слишком худосочны, слишком ощипаны.

— Это нехорошо.

— Хем, они слишком сухи, худосочны, слишком ощипаны, слишкомжилисты.

Я виновато нащупал в кармане кроличью лапку.

— Я постараюсь подкормить их немного.

— Но только смотри, чтобы они не разжирели. — Хэл, — сказаля, пробуя говорить, как критики. — Я постараюсь не допустить этого.

— Рад, что наши мнения сходятся, — сказал он великодушно.

— Но ты не забудешь, что сюда нельзя приходить, когда яработаю?

— Разумеется, Хем. Теперь у меня будет свое кафе.

— Ты очень любезен.

— Стараюсь, — сказал он.

Было бы интересно и поучительно, если бы этот молодойчеловек стал известным критиком, но он им не стал, хотя я некоторое время наэто очень надеялся.