— Хочешь переспать с ней? — Он посмотрел на темноволосуюсестру и улыбнулся. — Ей это будет полезно.

— Наверно, с нее на сегодня хватит и вас.

Она улыбнулась мне, приоткрыв губы.

— Он распутник, — сказала она, — но очень милый.

— Ты можешь пойти с ней в студию.

— Нельзя ли без свинства? — сказала светловолосая сестра.

— А тебя кто спрашивает? — отрезал Пасхин.

— Никто. Захотела и сказала.

— Будем чувствовать себя свободно, — сказал Пасхин. —Серьезный молодой писатель, и доброжелательный мудрый старый художник, и двемолодые красивые девушки, у которых впереди вся жизнь. Так мы и сидели, идевушки прихлебывали из своих рюмок, Пасхин выпил еще один коньяк с содовой, ая пил пиво, но никто не чувствовал себя свободно, кроме Пасхина. Брюнетка то идело меняла позу, выставляя себя напоказ, поворачивалась в профиль так, чтобысвет подчеркивал линии ее лица, и показывала мне обтянутую черным свитеромгрудь. Ее коротко подстриженные волосы были черные и гладкие, как у восточныхженщин. — Ты целый день позировала, — сказал ей Пасхин. — Тебе непременно надодемонстрировать этот свитер здесь, в кафе?

— Мне так нравится, — сказала она.

— Ты похожа на яванскую куклу, — сказал он.

— Не глазами, — сказала она. — Это не так просто.

— Ты похожа на бедную, совращенную poupйe[25]. — Может быть,— сказала она. — Но зато живую. А о тебе этого не скажешь.

— Ну, это мы еще увидим.

— Прекрасно, — сказала она. — Я люблю доказательства.

— Тебе их было недостаточно сегодня?

— Ах, это, — сказала она и подставила лицо последнимотблескам вечернего света. — Тебя просто взбудоражила работа. Он влюблен в своихолсты, — сказала она мне. — Вечно какая-нибудь грязь. — Ты хочешь, чтобы яписал тебя, платил тебе, спал с тобой, чтобы у меня была ясная голова и чтобы яеще был влюблен в тебя, — сказал Пасхин. —

Ах ты, бедная куколка.

— Я вам нравлюсь, мосье, не правда ли? — спросила она.

— Очень.

— Но вы слишком большой, — сказала она огорченно.

— В постели все одного роста.

— Неправда, — сказала ее сестра. — И мне надоел этотразговор. — Послушай, — сказал Пасхин. — Если ты считаешь, что я влюблен вхолсты, завтра я нарисую тебя акварелью.

— Когда мы будем ужинать? — спросила ее сестра. — И где?

— Вы с нами поужинаете? — спросила брюнетка.

— Нет. Я иду ужинать со своей lйgitime[26]. — Тогда женназывали так.

А теперь говорят: моя rйguliиre[27].

— Вы обязательно должны идти?

— И должен и хочу.

— Ну, тогда иди, — сказал Пасхин. — Да смотри не влюбись вмашинку.

— В таком случае я стану писать карандашом. — Завтраакварель, — объявил он. — Ну ладно, дети мои, я выпью еще рюмочку, и пойдемужинать, куда вы захотите.

— К «Викингу», — сказала брюнетка.

— Именно, — поддержала ее сестра.

— Ладно, — согласился Пасхин. — Спокойной ночи, jeunehomme[28].

Приятных снов.

— И вам того же.

— Они не дают мне спать, — сказал он. — Я никогда не сплю.

— Усните сегодня.

— После «Викинга»? — Он ухмыльнулся, сдвинув шляпу назатылок. Он был больше похож на гуляку с Бродвея девяностых годов, чем назамечательного художника. И позже, когда он повесился, я любил вспоминать еготаким, каким он был в тот вечер в «Куполе». Говорят, что во всех нас заложеныростки того, что мы когда-нибудь сделаем в жизни, но мне всегда казалось, что утех, кто умеет шутить, ростки эти прикрыты лучшей почвой и более щедроудобрены.