и династических присоединений) и наличием у монарха сильных соперников в лице принцев крови, знати и региональных элит при крайне ограниченных изначально ресурсах господства. Как показано в работах Н.А. Хачатурян, дисперсия власти, присущая средневековому обществу, начиная с XI в. нашла выражение в баналитетной сеньории, и король действовал тогда в качестве сюзерена, мало отличаясь от своих вассалов по методам властвования[195]. В этот период частное и публичное начала власти еще не были разделены, она носила ярко выраженный личностный характер; господствовало обычное (локальное) право, а влияние церкви на управление было монопольным. Король Франции, хотя и являлся «первым среди равных», но изначально был намного слабее окружавших его грандов и знати, а разбросанные по стране домениальные владения короны не могли соперничать с компактными и богатыми землями других знатных сеньоров. К тому же специфика сеньориально-вассальной системы во Франции отторгала короля от вассалов его вассалов, делая его зависимым от позиции непосредственных вассалов короны.

В то же время, хотя любая власть выступает в виде «публичной», реализуя общественные функции, возникновение централизованного государства как «выразителя и гаранта общего интереса» неотделимо от ренессанса римского права в качестве средства утверждения публично-правовых основ власти монарха, «перетягивающего на себя» (по выражению Н.А. Хачатурян) главные функции управления обществом, преодолевая полицентризм и смывая препятствия между верховной властью и иммунитетами на местах[196]. В этих условиях незыблемой опорой формирующейся королевской власти сделались ближайшие советники короля — ученые легисты и чиновники, чьи интересы, статус и благополучие оказались напрямую связанными с успехами в ее развитии. Они своими теориями компенсировали изначальную слабость короля, создав концепцию публично-правового характера верховной власти.

Решающая роль юристов и правоведов в этом процессе определялась главным вопросом всякой власти — проблемой ее легитимности. Для растущих властных полномочий короля Франции требовались легитимирующие теории, и именно их поиском и формулированием были заняты легисты. Почерпнув солидный арсенал аргументов из римского права и интерпретируя обычное право, они создали государственное так называемое позитивное право, чем обеспечили королевской власти прочный идеологический фундамент[197]. Этот вклад легистов в узаконение властных полномочий монарха определил тесную взаимосвязь короны со своими служителями — правоведами и практиками. Складывание исполнительного аппарата и оформление устойчивой группы чиновников как неотъемлемых атрибутов государства способствовало превращению монарха из сюзерена в суверена, в «гаранта» справедливости и порядка для всех[198].

При всей универсальности данного процесса в западноевропейских странах во Франции он имел свою специфику. Хотя первым этапом в формировании государств везде на Западе выступала судебная монархия, но именно во Франции в силу наличия у монарха сильных соперников группа судейских чиновников превратилась в одну из главных опор формирующегося государства. Согласно Б. Гене, только суд и гражданская администрация породили новую политическую группу, способствовавшую развитию государства в своих интересах[199]. Именно поэтому судейские стали авангардом складывающейся группы чиновничества.

Это обстоятельство предопределило краеугольный конфликт внутри поля власти. Зарождающаяся бюрократия внесла весомый вклад в становление публично-правовых основ королевской власти и усиление государства. Однако она достаточно быстро обнаружила имманентную тенденцию к автономизации и оказалась носителем неискоренимого частноправового начала, выдавая свои интересы за «общее благо». Как следствие, интересы сословия юристов оказали решающее воздействие на характер государства во Франции[200].

Современный человек живет в условиях наличия государства и даже не подозревает, насколько его восприятие власти является плодом длительной и сложной эволюции. Поэтому для адекватного понимания процесса исследователю следует «освободиться» от этого исторически обусловленного, но позиционируемого как нечто универсальное, восприятия государства, его функций и институтов. Такой ракурс возвращает мыслящего и действующего человека, «социального агента», в анализируемое явление: в данном случае, позволяет понять, что чиновники хотели сделать, что они в итоге сделали и почему результат оказался именно таким[201].

В этой связи уместно задаться вопросом: кто писал те указы, которые формировали институт службы короне Франции? Формально они издавались «именем короля» и по согласованию с Королевским советом, но на деле большинство их являлись плодом творчества самих служителей короны. Прежде всего, тексты указов создавались в Канцелярии образованными клириками, выражавшими в них ученые концепции о власти в специфическом дискурсе, отражающем их собственные идеи[202]. Основная масса указов, регулировавших работу ведомств и служб, просто не могла быть издана без соучастия самих их работников, которые одни разбирались в тонкостях процедур[203]. О соучастии чиновников в законотворчестве нередко содержатся прямые упоминания в текстах указов[204]. В этой связи используемые в работе выражения: «Филипп Красивый постановил», «Карл Мудрый утвердил» и т. п. — призваны лишь датировать этапы развития администрации, а не указывают на авторство указов.

Показателем тесной взаимосвязи личных интересов служителей короны с усилением королевской власти является легендарное «рвение чиновников» в деле расширения и укрепления властных прерогатив короля Франции[205]. Оно подкреплялось поощряемой личной инициативой в деле улучшения работы ведомств и служб. Почти все административные нововведения исходили от самих служителей. Наиболее наглядно это отражено в сфере ведения документации. Так, в основании гигантского архива Парламента лежала личная инициатива секретаря Жана де Монлюсона вести регулярные записи с 1263 г. для облегчения поисков прежних решений и улучшения работы суда. Почин был подхвачен его преемником Никола де Шартром, который с 1278 г. решил извлечь из архива самые значимые судебные казусы. Одобренной post factum указом Филиппа IV Красивого от 1286 г. этой инициативе мы обязаны первыми регистрами Парламента, так называемыми Оlim'ами. Так была создана парламентская традиция, и каждый секретарь вносил в работу улучшения[206]. Та же атмосфера служебной инициативы, вдохновленной целями защиты королевских прерогатив и «памяти» государства, царила и в Канцелярии[207].

Таким образом, я исхожу из того очевидного факта, что происхождение государства неотделимо от генезиса чиновников — группы людей, действующих с ним заодно и лично заинтересованных в его функционировании.

В становлении государства немалую роль сыграла и церковь. Внешне институты королевской власти строились в оппозиции к церковной организации, отвоевывая пространство светской власти и расширяя ее полномочия за счет церковной юрисдикции. Такая точка зрения являлась господствующей на протяжении долгих лет, однако новые исследования способствовали ее пересмотру[208]. Стало понятно, что государство развивалось не в оппозиции «феодализму» — церкви и дворянству, а напротив, трансформировало и включало их в новые структуры. К тому же, можно сказать, что само государство родилось внутри церкви. Прежде всего, она обеспечивала растущий государственный аппарат служителями — образованными клириками, что убедительно доказали просопографические исследования[209]. В то же время, именно церковная доктрина заложила идейные основы миссии королевской власти как служения общему благу и как особой «службы» короля