– Будешь есть, Кей?

– Обязательно.

Они съели по банке консервированного мяса и выпили бутылкупива. Потом Кей развёл костёр, безжалостно сорвав со стен декоративныедеревянные панели. Артур тем временем укрепил у огня металлические решёткинепонятного предназначения и повесил на них мокрую одежду. Кей последовал егопримеру.

– Из чего он стрелял? – глядя в огонь, спросил Артур.

– Лазерное ружьё. Богатый был фермер… по местным меркам.

– Надеюсь, он имел аТан, – серьёзно сказал Кертис-младший.

Кей тихонько засмеялся, но говорить ничего не стал. Онисидели долго, медленно согреваясь. В закрытую дверь колотил дождь, под потолкомповисло сизое одеяло дыма.

– Артур.

– Что, Кей?

– Я задам тебе один вопрос… нет, не сейчас.

– Почему же. Спрашивай.

– Нет. Ты соврёшь, а я хочу знать правду.

– Всю правду знать не стоит, Кей.

– Какой ты умный… Ночевать будем здесь. Носиться по темнотене стоит.

Артур его не понял, но промолчал. Кей натянул полусыруюодежду и, забравшись в ближайший комбайн, стал изучать пульт. Артур смотрел нанего снизу – на зыбкий силуэт, подёргивающийся в пламени костра, гротескноискажённый стеклянным пузырём кабины.

– Замечательно, – с удовольствием произнёс Кей. – Вот почемустарикан не жёг костров…

– Слушай, папа…

– Ну?

– Почему ты ненавидишь детей? Я знаю, тебе хреново пришлосьв детстве, но это ещё не повод.

Кей уселся на пол кабины, свесив в открытую дверь ноги.

– Откровенность за откровенность?

– Как с силикоидом? Давай.

– Я никогда толком не был ребёнком. Мне всегда было сорок,Артур. Это очень тяжко – никогда не помнить себя беззаботным мальчишкой.Стараться быть похожим на ровесников, завидовать им… Слишком хорошее детствопревращает ребёнка во взрослого ещё быстрее, чем плохое.

– А у тебя было хорошее детство?

– Мой отец был сенатором на Второй планете Шедара. У менябыло очень хорошее детство. В день эвакуации мне исполнилось семь… и я уже небыл ребёнком. Я видел, как десантные капсулы сыплются на отмели, лишь надкосмодромом последняя база держала небо. Отец остался с группой прикрытия, ониещё верили в помощь Империи. Может быть, они были живы, когда Император Грейотдал приказ выжечь планеты. Я не говорю, что он был неправ. Штурм унёс бы кудабольше жизней, чем та горстка людей, партизанившая на оккупированной планете…не самой послушной планете Империи. Нас принял Альтос, и мы выжили. Нам неоставили фамилий, я перестал быть Кеем Лацитисом. Мы стали детьми Империи. Но яуже не смог стать ребёнком. И это чувствовали все. Таких детей любят родители,но у них нет друзей. Я старался, Артур, очень старался. Воспитателем нашегоблока «джи» был хороший человек. Разносторонняя личность, автор детскихсериалов, которые шли по телесети Альтоса. Не садист и не извращенец, которыеочень любят такую работу. Он искренне считал, что детей надо защищать отвзрослых. Он всегда говорил о дружбе и доброте и, наверное, не мог понять,почему его дружные воспитанники не любят маленького Кея. Для него я оставалсяребёнком с трогательно тощей шеей…

Артур невольно улыбнулся:

– …и грустными глазами. Ровесники видели, что на самом делея другой. И защищались от меня как умели. Когда я понял, что ребёнком мне ужене стать, я стал взрослым. Ночью… это уже не важно. Я прибился к бродячемуцирку. Это тоже местечко дай Боже, но они отнеслись ко мне почтипо-человечески. Я мыл полы, продавал билеты, ассистировал клоунам, год стоялмишенью для Редгара Реда, человека – пистолета…

– Его ты тоже убил?

– Ты что, Артур? Редгар научил меня всему. Стрелять, метатьножи, не закрывать глаза, когда стреляют в тебя. Потом сказал, что цирк дляменя – лишь этап. И заставил работать с Дианой, своей подружкой, воздушнойгимнасткой. Мне нравилось… пока она не сломала шею. Я прошёл всех артистов –хоть понемногу, но был со всеми. Наши клоуны, Яцек и Нарик, дали мне больше,чем десяток психологов. И при этом ни разу не уложили в свою двуспальнуюкровать, хоть и были голубее голубого. Я знаю, как выглядят звери, готовясь катаке, и как можно отбиться от пси-мутированного тигра. За это спасибоДжассану, нашему единственному мршанцу. Он же научил меня разбираться в винах…

Кей замолчал.

– Ты не любишь детей, потому что у тебя не было детства, –безжалостно сказал Артур. – Ты завидуешь им. Ты считаешь, что сильнее завистиженщин к мужчинам – зависть ребёнка ко взрослому. И постоянно ощущаешь себяобъектом ненависти.

– Да.

– Тогда спрашивай ты.

– Это трудно – пытаться быть взрослым, но оставатьсяребёнком?

– Конечно, Кей.

– Давай спать, Артур Ван Кертис. – Кей спрыгнул на землю. –Забирайся в кабину и закрой дверь. Кресло широкое, а климатизатор я включил.

– А ты?

– А я поищу другой комбайн. Спокойной ночи.

Когда Артур проснулся, Кей уже разогрел завтрак. Кроме того,он вывел из ряда один комбайн, установив его напротив двери. Артур скептическипоглядел на несуразный агрегат – барабанная фреза спереди, четыре огромныхколеса, автопаковщик сзади. Корпуса как такового не существовало – все агрегатыбыли на виду. Болтающаяся на тонких опорах кабина выглядела какой угодно, нотолько не надёжной.

– Не сказал бы, что это удачная идея, – беря свою порцию,заметил Артур.

– А лучшей нет. – Кей придирчиво осматривал колёса. –Скорость до сорока пяти километров в час – и это в рабочем режиме. Энергозапаспочти полон. Как выспался?

– Как дома.

– А я замёрз. Климатизатор барахлил, наверное.

Они покончили с завтраком и забросили сумку с остаткамиконсервов в кабину. Кей вручил Артуру лазерную винтовку – никелированныйагрегат с громоздким боковым магазином, велел:

– Лезь в кабину.

Из стеклянного пузыря Артур наблюдал, как Кей открыл дверь,постоял немного и громко произнёс:

– Красота-то какая! Дождь кончился, роса улеглась… Как быжнивьё не взопрело, сынок!

– Кей, я просил тебя не называть меня «сынок»!

– Хорошо, сынку, – карабкаясь в кабину, сказал Кей. –Молотить пора, верно? Подвинься.

Глаза его возбуждённо поблёскивали. Артур растерянно вылезиз кресла, уселся на пол кабины. Кей положил руки на рычаги.