— Не, — сказал он смущённо. — По правде, я не рубал. У менятогда ещё шашки не было. Я на тачанке ехал вместе со станковым пулемётом… Ну и,стало быть, иди, откуда пришёл, — сказал вдруг ефрейтор Вознесенский, спохватившись,что слишком дружески болтает с этим неизвестно откуда взявшимся довольно-такиподозрительным гражданином. — Прощай, брат.

— Прощай, — уныло сказал Ваня и побрёл прочь.

«Стало быть, я им не показался», — с горечью подумал он. Нототчас всем своим сердцем почувствовал, что это неправда. Нет, нет. Сердце егоне могло обмануться. Сердце говорило ему, что он крепко полюбился разведчикам.А всему виной командир батареи капитан Енакиев, который его даже в глазаникогда не видел.

И тогда у Вани явилась мысль идти добиться до какого-нибудьсамого главного начальника и пожаловаться на капитана Енакиева.

Таким-то образом он в конце концов и набрёл на избу, где, поего предположению, помещался какой-то высокий начальник.

Он сидел на мельничном жёрнове и, не спуская глаз с избы,терпеливо ждал, не покажется ли этот начальник.

Через некоторое время на крыльцо вышел, надевая замшевыеперчатки, офицер и крикнул:

— Соболев, лошадь!

Судя по той быстроте и готовности, с которой из-за углавыскочил солдат, ведя на поводу двух осёдланных лошадей, мальчик сразу понял,что это начальник, если не самый главный, то, во всяком случае, достаточноглавный, чтобы справиться с капитаном Енакиевым.

Это же подтверждали и звёздочки на погонах. Их было оченьмного: по четыре штучки на каждом золотом погоне, не считая пушечек.

«Хоть и не старый, а небось генерал», — решил Ваня, спочтением рассматривая тонкие, хорошо начищенные сапоги со шпорами, старенькую,но необыкновенно ладно пригнанную походную офицерскую шинель, электрическийфонарик на второй пуговице, бинокль на шее и полевую сумку с компасом.

Солдат вывел лошадей на улицу через ворота и поставил ихперед калиткой. Офицер подошёл к лошади, но, прежде чем на неё сесть, веселопотрепал её по крепкой атласной шее и дал ей кусочек сахару.

Судя по всему, у него было прекрасное настроение.

Когда нынче его вызвал к себе командир полка, то он,признаться, был немного встревожен. Как бывает всегда в подобных случаях, оножидал разноса, хотя никаких упущений по службе за собой не чувствовал.

Однако строгий командир полка не только не сделал емуникакого замечания, но даже отметил хорошую работу его батареи и приказалпредставить к награждению человек десять артиллеристов, отличившихся впоследнем бою. В особенности же было приятно то, что полковник — человексуховатый и скупой на похвалы — высоко оценил именно тот внезапный,сокрушительный огневой налёт на немецкий танковый резерв, который так тщательнопродумал и подготовил капитан Енакиев и который в конечном счёте решил дело.

Полковник напоил капитана чаем из своего походного самовара,что считалось в полку величайшей честью. Он проводил капитана Енакиева до сенейи на прощание сказал ещё раз:

— В общем, хорошо воюете. Молодцом, капитан Енакиев.

На что капитан Енакиев, смущённо покраснев, ответил:

— Служу Советскому Союзу, товарищ полковник!

Всё это было необыкновенно приятно, и капитан Енакиевпредвкушал удовольствие, с которым он передаст своим офицерам мнение командираполка об их батарее.

— Дяденька! — услышал он вдруг чей-то голос.

Он повернулся и увидел Ваню, который стоял перед ним,вытянув руки по швам, и не мигая смотрел синими глазами.

— Разрешите обратиться, — сказал Ваня, стараясь как можнобольше походить на солдата.

— Ну что ж, обратись, — сказал капитан весело.

— Дяденька, вы начальник?

— Да. Командир. А что?

— А вы над кем командир?

— Над батареей командир. Над солдатами своими командир. Надпушками своими.

— А над офицерами вы тоже командир?

— Смотря над какими. Над своими офицерами, например, тожекомандир.

— А над капитанами вы тоже командир?

— Над капитанами я не командир. Глубокое разочарованиеотразилось на лице мальчика.

— А я думал, вы и над капитанами командир!

— Для чего тебе это?

— Надо.

— Ну, всё-таки?

— Если вы над капитанами не командир, то и толковать нечего.Мне надо, дяденька, такого командира, чтобы он мог всем капитанам приказывать.

— А что надо всем капитанам приказывать? Это интересно.

— Всем капитанам не надо приказывать. Одному только надо.

— Кому же именно?

— Енакиеву, капитану.

— Как, как ты сказал?! — воскликнул капитан Енакиев.

— Енакиеву.

— Гм… Что же это за капитан такой?

— Он, дяденька, над разведчиками командует. Он у них самыйстарший. Что он им велит, то они всё исполняют.

— Над какими разведчиками?

— Известно, над какими: над артиллерийскими. Которыенемецкие огневые точки засекают. Ух, дяденька, и сердитый же их капитан! Прямобеда.

— А ты видел когда-нибудь этого сердитого капитана?

— То-то и беда, что не видел.

— А он тебя видел?

— И он меня не видел. Он только приказал меня в тыл отвезтии коменданту сдать.

Офицер прищурился и с любопытством посмотрел на мальчика:

— Постой. Погоди… Звать-то тебя как?

— Меня-то? Ваня.

— Просто — Ваня? — улыбнулся офицер.

— Ваня Солнцев, — поправился мальчик.

— Пастушок?

— Верно! — с изумлением воскликнул Ваня. — Меня разведчикипастушком прозвали. А вы почём знаете?

— Я, брат, всё знаю, что у капитана Енакиева в батарееделается. А скажи-ка мне, друг любезный, каким это манером ты здесь очутился,если капитан Енакиев приказал отвезти тебя в тыл?