– Не хочу, – отрезала подруга, – на курортах полно народа.Мне бы куда-нибудь в глушь, чтоб никого рядом и тишина… Только где найдешьподобное?

И тут Нине пришла в голову гениальная мысль.

– Слушай, давай устрою тебе путевку в Ложкино, почти даромпоедешь. Зимой там, говорят, никого.

– Как мы это сделаем? – удивилась Мила. – Я же неписательница.

– Мы с тобой похожи, – воодушевилась Нина, – обе черненькие,смуглые, глаза карие. Ты, правда, постройней будешь, да в паспорте только лицо.Я оформлю путевку на себя, а поедешь ты, и никто не заметит. Сама я в этом Дометворчества никогда не была, никто меня там не знает. Будешь на Сундукяноткликаться, всех делов-то. Зато путевку получишь за копейки, как членЛитфонда.

Нина вытащила паспорт, и Мила согласилась, что по фотографииневозможно понять, кому из них принадлежит документ. Снимок делали давно,Нинель тогда носила другую прическу, да еще очки в придачу. В прошлом году Нинасделала операцию лазером и избавилась от близорукости.

Горя желанием помочь подруге, Сундукян понеслась в Литфонд.Через неделю Мила отбыла на отдых.

– А вы куда подевались? – прервала я повествование.

Нина пожала плечами.

– Никуда, ездила на две недели в Кострому, там устраивалипраздник поэзии и фестиваль.

Я потрясенно молчала. Значит, похоронили Людмилу Шабанову?

– У Милы были дети или муж?

Нина молча курила в форточку, меланхолично наблюдая, какклубы дыма теряются в воздухе.

– Взгляни на серый дым над крышей. Все холоднее холода, ккоторым он уходит, вот так и ты уйдешь за ним…

– Что? – растерялась я.

– Это Бертольт Брехт написал, – пояснила поэтесса,раздавливая окурок в пустой консервной банке, служащей в этом доме пепельницей,– гениальный Брехт, абсолютно неправильно понимаемый в нашей стране. Вы что-тосказали?

– Семья у Милы есть?

Нина задумчиво повертела банку.

– Да нет как будто бы, по крайней мере сейчас.

– А раньше? Может, у нее остались дети…

Нина покачала головой:

– Как раз думаю сейчас о том, что совершенно ничего не знаюо ее прошлом. Мы познакомились два года назад, и она никогда не упоминала освоих близких. Один раз только обронила, что воспитывалась в детском доме. Мыехали в автобусе по Холмской улице, и она, указав на маленький дом, сообщила:«Вот тут прошло мое детство, не дай бог кому-нибудь такое».

Сундукян поинтересовалась почему. Тогда Мила ответила:

– Здесь приют, слышала, остановка называется «Детский дом»?Так я в нем несколько лет провела, все испытала: голод, холод, побои. СпасибоЕлене Вадимовне, воспитательнице, это она меня в стоматологический пристроила.

Потом, словно испугавшись, закрыла рот. Нинель попробоваласнова завести этот разговор, но Мила ловко переменила тему и больше никогда к нейне возвращалась. Не знала Нина ничего о том, как жила Мила до их встречи.Подруга никогда не рассказывала о бывшем супруге или других родственниках, одетях также не упоминалось. Вообще-то она была приветливой, контактной, охотноприходила в гости и с удовольствием приглашала к себе, вот только о прошломпредпочитала не распространяться. Впрочем, и у Нины ничего не выспрашивала,довольствуясь тем, что подруга сообщала сама.

Я сбегала в машину и принесла сумочку.

– Узнаете?

– Да, – безапелляционно заявила Нинель, – Милочкинридикюльчик. Я ей его на Новый год подарила, разорилась.

– Не помните, в чем она уезжала?

Собеседница покачала головой:

– Не провожала ее. Просто созвонились перед отъездом. Новедь было довольно прохладно. Наверное, накинула норковый полушубок и кожануюшляпку, с мехом, черненькую.

– Почерк ее знаете?

Нина призадумалась.

– Думаю, что нет. Мы не переписывались, больше об искусствеговорили: театр, литература, живопись… Думаете, Милочка умерла?

Я с сомнением покосилась на сумочку. Вроде всесвидетельствует о том, что из окна шагнула Людмила Георгиевна Шабанова, но ведьеще несколько часов назад я так же абсолютно уверена была в смерти НинельСундукян. А она вот, сидит передо мной. Второй подобной ошибки допуститьнельзя.

Утром снова вошла в кабинет капитана. Тот от возмущенияпокраснел и гневно спросил:

– Ну?

Я принялась объяснять суть.

– Уж извините, перепутали. Самоубийцу на самом деле звалиЛюдмила Шабанова, Нина Сундукян жива.

– Как это жива? – изумился следователь. – Вы тело видели?Опознали?

– Да сестра ошиблась, – каялась я, – погибшая страшно похожана Сундукян. Тоже смуглая, волосы черные, глаза карие, потом учтите стресс…Лиана нервничала и не разглядела как следует.

– Бред, – возмутился капитан, – первый раз с подобнымсталкиваюсь. Глупость несусветная и безответственность. С чего вы решили, чтоумершая Сундукян? Кто это придумал?

Я начала бестолково излагать факты. Капитан замахал руками:

– Дамочка, вы из коттеджного поселка Ложкино?

– Да.

– Ясно. Не работаете небось, делать целыми днями нечего. Таквы собачку заведите, пуделя. А нам не мешайте. Теперь целое дело назадвозвращать, труп оформлять…

– А его нет, – сообщила я.

– Куда подевался?

– Кремировали вчера.

– По документам Сундукян?

Я безнадежно кивнула. Капитан раскрыл рот, но удержался всеже от крепких выражений, только прошипел:

– Давайте все координаты: адреса, телефоны.

– Чьи? Свои?

– И свои тоже, – лютовал следователь. – Ну заварила кашу!

– Меня накажут?