Мы в молчании поедали вкусный ужин. Я тихонько разглядываланезнакомых людей. Три не слишком красивые дамы и пять смазливеньких парнишек.Алиска всегда терпеть не могла возле себя интересных женщин и мужчин старшедвадцати пяти.

– Интересуешься, – ухмыльнулась балерина, – сейчаспознакомлю. Это…

Но она не успела договорить. С улицы раздался жуткий вой. Отнеожиданности Зайка уронила вилку, а кто-то из гостей громко ойкнул.

– Что это? – прошептала, бледнея, Маша.

– Наверное, бродячая собака в сад залезла, – отчего-топосинев, предположил Кеша.

– Не надо пугаться, – твердо сказал Филя, – просто Мумовернулся!

– Кто? – почти в один голос вскрикнули присутствующие.

– Сейчас я его прогоню, – пообещал Филя и выключил свет.

В почти полной темноте слышалось только возбужденное сопениенаших собак.

– О, Мумо! – завелся колдун, открывая окно. – Уходи в своивладения, заклинаю тебя духом Юмо и зеленой лозой священного дуба, о, Мумо!..

Но в ответ на его призывы из сада слышался все тот жеутробный вой, иногда срывающийся на визг.

– Ужас, – прошептала Зайка.

– А он к нам не войдет? – опасливо спросила какая-то дама.

– Мумо, о, Мумо, – заявил Филя, потрясая чем-то, большевсего похожим на корзинку для спиц, – Мумо, уходи.

Мне надоел этот цирк, и я тихонько выскользнула из столовой,открыла входную дверь и выглянула в сад. Рядом со ступеньками, в тени большойели сидел абсолютно несчастный мопс Хуч и издавал напугавшие всех звуки.Толстенький, симпатичный Хучик – большой любитель вкусной еды и мягких диванов.Холодную погоду он не переносит на дух и длинные, темные зимние месяцыпроводит, зарывшись в груду пледов. Оживляется Хучик только при виде съестного,нюх у него невероятный, а слух, как у горной козы. Если ночью я собираюсьсъесть шоколадку – грешна, люблю уничтожать сладкое в постели, – Хуч несется вмою спальню со всей скоростью, какую способны развить его маленькие кривоватыеножки. Отказать ему в угощении невозможно. Огромные карие глаза мопса глядят навас просительно, розовый язычок подрагивает. Руки сами засовывают ему в пастьсладкие кусочки. Проглотив подачку, Хуч залезает на кровать, укладывается пододеяло и преспокойно засыпает. Гулять он не любит. Аркашка выпихивает мопса задверь пинками, а пес сопротивляется изо всех сил, цепляясь лапами за порог.Летом, впрочем, может пройтись по саду, зимой же норовит пописать в кошачийтуалет. Наши киски, гневно фыркая, пытаются выгнать оккупанта из своегосортира. Пару раз Хучу крепко досталось от Фифины и Клеопатры, но мопсикнесгибаем. Если на улице дождь, снег, ветер, холод, он невозмутимо усаживаетсяна гранулы «Пипи-кэт».

Сегодня ему фатально не повезло. Сначала выволокли изаставили нежными лапками бродить по мартовским ледяным лужам, а потом просто,в общей суматохе, забыли впустить в дом; завоешь тут от ужаса и негодования.

– Хучик, иди сюда, – позвала я собачку.

Но мопсик не двигался, продолжая громко плакать.

Пришлось прямо в уютных домашних тапочках топать к нему поделку. Так, понятно. Дурацкий серебряный комбинезон, в который зачем-то нарядилибедолагу, сполз с задних лапок, штанины запутались, и Хуч потерял способность кпередвижению. Вытряхнув его из прикида, я подхватила дрожащего песика и внеслав дом. Хуч опрометью бросился в кошачий туалет. Вот ведь какой принципиальный:умру, а не стану писать в такой холод на улице.

В гостиной царило ликование.

– Где ты вечно шляешься, – накинулась на меня Алиса,очевидно, успевшая как следует налечь на коньяк, – самое интересное пропустила.Мумо ушел, взвизгнул последний раз и убежал, Филя его напугал.

Колдун устало поправил прядь волос.

– Да уж, пришлось повозиться, израсходовал почти весьэнергетический потенциал. Зато теперь сюда не войдут никакие несчастья…

– Потрясающе! – прошептала одна из дам, посверкиваясерьгами. – Невероятно!

– Восхитительно, – отозвалась Зайка.

– Здорово, – резюмировала Маня.

– Честно говоря, я струхнул маленько, – признался Кеша. – Онтак выл, и сначала я подумал, что это собака, но потом стало ясно: ни одномуживотному не издать подобных звуков.

Я поглядела на блаженно раскинувшегося в кресле Хуча. Относительноумственных способностей Алиски и ее подруг никогда не заблуждалась – тупы, какпробки. Но кто мог подумать, что мои домашние такие же придурки!

На следующий день с утра поехала разыскивать детский дом,где воспитывалась Людмила Шабанова. Ну не может быть, чтобы там не осталосьдокументов или людей, помнящих девочку.

Но молодая бойкая директриса тут же меня разочаровала.

– Сколько лет вашей Шабановой?

– Вокруг тридцати.

– Значит, больше десяти годков прошло после выпуска, здесьза это время семь начальников сменилось.

– Может, личное дело где лежит? – спросила я, понимаябезнадежность вопроса.

Директриса наморщила хорошенький носик, по виду она казаласьчуть старше Зайки, небось институт только что закончила.

– Пожар, говорят, случился в девяностом, почти все бумагисгорели. Впрочем, я тогда здесь еще не работала.

Тут дверь кабинета приоткрылась и всунулась голова саккуратной, старомодной укладкой.

– Разрешите?

– Очень кстати, – обрадовалась начальница, – вот,знакомьтесь, Виктория Павловна, старейший преподаватель.

– Вы Людмилу Шабанову помните? – спросила я.

Пожилая женщина села на стул и задумчиво проговорила:

– Шабанова… Шабанова… а зачем она вам?

Но у меня наготове убедительное объяснение.

– Уже объясняла директору, я представитель адвокатскойконторы. У Шабановой нашлись родственники за рубежом, разыскивают девушку.

– Нет, – с сожалением вздохнула Виктория Павловна. – Развевсех упомнишь? Столько детей было… Фамилия-то вроде знакомая…

– Воспитательницу Елену Вадимовну знаете? – решила яиспользовать последний шанс.