Густо подведенные глаза продавщицы бегали из стороны всторону. Небось частенько забирает у пьянчужек краденое, но меня абсолютно неволнуют ее моральные устои. Руки сами потянулись к замшевому мешочку, а губыпроизнесли:

– Ну надо же, нашлась! Потеряла, когда сигареты покупала, аЛенка, наверное, подобрала.

– Что с них взять, пропащие люди, – резюмировала Люба, сжалостью глядя на уплывающую из ее рук косметичку.

Я оставила ей сто рублей и, подпрыгивая от нетерпения,побежала к «Вольво».

Шабанова не жалела на себя денег. Внутри торбочки лежалатолько элитная косметика, я тоже пользуюсь подобной. Губная помада, тон, тушьдля ресниц, румяна – все вызывающе ярких тонов, на грани вульгарности. Хотя наженщине-брюнетке это должно смотреться неплохо. Но самая ценная находкаоказалась именно здесь. В сумочке обнаружился небольшой кармашек, а в немсвязка ключей с кожаным брелоком.

Я вытащила мобильник и позвонила Нине Сундукян.

– Адрес Шабановой, пожалуйста, скажите.

– Березовский проезд, 18, квартира семьдесят. А зачем этовам?

Но я уже хлопнула крышечкой телефона и завела мотор. Отличнознаю этот проезд, там проживает одна из моих бывших свекровей.

На колечке болталось четыре ключа и пластмассовая палочка.Сообразив, что при помощи последней можно открыть домофон, я ткнула ею вотверстие и вошла в подъезд. Чисто, светло и откуда-то доносятся звуки радио.

Дверь в квартиру, явно железная, обитая кожейсветло-песочного цвета, выглядела дорого и элегантно. Ключи беззвучнопровернулись в замках, и я вступила в небольшую, но безупречно отделаннуюприхожую. Встроенные шкафы сияли зеркальными дверями, пол затянут ковролином.Две небольшие комнаты просто сверкали. Мебель, натертая воском, полы покрытылаком, занавески невероятно чистые. В кухне все мелочи ярко-красного цвета, иот этого она выглядит празднично.

Я принялась рассматривать внутренности шкафов. На полкахполным-полно дорогой, красивой одежды. Одних шерстяных пуловеров больше дюжины.Ну, конечно, хорошо зарабатывала и баловала себя любимую. Вот только не похоже,что она была сумасшедшей. Обстановка без слов рассказывала о хозяйке:аккуратная, слегка зануда. Вон как ровно стоят чашки в буфете, все ручками водну сторону, да и в ванной – два полотенца висят просто по линеечке и шампунивытянулись по росту. У нас дома все бутылки вечно остаются открытыми…

В спальне, на маленьком столике, возле удобной просторнойкровати, в дорогой серебряной рамке стояла фотография. Я схватила снимок. Да,это она. Только на фото черные глаза смотрят ласково, полные, сочные губырастянуты в улыбке и все лицо мягкое, беззащитное, а не злое и ожесточенное.Красивой, полуобнаженной рукой Людмила обнимает за плечики худенькуютемноволосую девочку, одетую в яркий костюмчик. По виду ей, тоже радостноулыбающейся, года два, не больше. Я повертела в руках глянцевую бумажку – соборотной стороны ничего, только дата: 1999 год. Значит, дочка все же есть,только где она?

В квартире ничто не говорит о присутствии ребенка: нетигрушек, книжек и детских вещей. Ни кроватки, ни коляски, ни велосипедика…Значит, в предсмертной записке чистая правда. Где-то живет некая Верочка, и вслучае кончины Людмилы она умрет от голода.

Я закурила «Голуаз». Шабанова уехала из Дома творчествараньше срока. Значит, ее родственники думают, что Мила отдыхает себе в Ложкине,и совершенно не волнуются, тревожиться начнут, когда та не вернется в Москву вположенное время.

Я открыла секретер в «стенке» и нашла там коробку сдокументами. Расчетные книжки за свет, газ и квартиру, несколько оплаченныхтелефонных счетов, пара каких-то чеков. Здесь же паспорт, диплом об окончанииТретьего медицинского института, удостоверение. Я открыла синюю книжечку.

Шабанова Людмила Георгиевна, занимаемая должность –стоматолог и таинственные буквы ОООЗТП. Все, никаких документов ребенка: ниметрики, ни медицинской карты. Скорей всего девочка живет в другом месте,только где?

Внезапно мне стало холодно и неуютно, в открытую форточкуначал задувать ледяной ветер. Я выбросила на улицу окурок, пошла было к двери,но потом вернулась, взяла со столика фотографию, а из секретера один измеждугородных счетов.

Следователь Николай Васильевич при моем появлении толькобезнадежно вздохнул. Я выложила на стол ключи, фотографию и счет. Капитанвыслушал меня и попытался вразумить в последний раз:

– Ну зачем вам это? Дело у меня закрыто. Самоубийца опознанакак Сундукян Нина Вагановна, тело кремировано, все, конец.

– Ничего себе, – возмутилась я, – разве не рассказывала явам утром про Шабанову? Смотрите, вот он, ребенок, без мамы остался.

– Дела нет, – твердил свое следователь.

– Так заведите.

– На каком основании?

Я подумала секунду и выпалила:

– По факту перепутывания тела и похорон другой личности.

Нет, все-таки стены милиции давят на психику. Сама сталаизъясняться нечеловеческим языком.

Николай Васильевич посинел и четко отрезал:

– Вот принесут заявление, тогда и открою дело.

– Так я прямо сейчас и напишу, – обрадовалась я.

– Ну уж нет, – возразил капитан, – бумагу приму либо отсамой Сундукян, либо от родственников Шабановой. А вас прошу ко мне больше неходить.

– Ладно, – покладисто сказала я, – сделайте только однодоброе дело напоследок.

– Какое?

– Узнайте, кому принадлежит телефон, по которому звонилаЛюдмила, и что за предприятие такое ОООЗТП.

Неожиданно следователь охотно согласился.

– Договорились, но только в обмен на услугу.

– Какую?

– Я сообщу вам требуемое, а вы больше никогда ко мне непридете, идет?

«В конце концов можно побеспокоить и начальника отделения»,– подумала я и легко согласилась.

По дороге домой позвонила Нине.

– Когда вы соберетесь в милицию заявлять, что живы,позвоните, я вас отвезу.

– А я никуда не поеду, – заявила Нина, зевая.

От удивления я чуть было не вылетела в кювет и, съехав наобочину, спросила:

– Как же так?