– Уважаемый защитник, – снова вмешался Архангельский, – нет необходимости давать комментарии показаниям допрашиваемого. У вас будет возможность дать им оценку при выступлении с речью в прениях сторон.

– У защиты больше нет вопросов, ваша честь, – проигнорировав замечание прокурора, сказала судье Корчагина.

Когда Анатолия Семеновича поблагодарили за исполненный общественный долг и сказали, что он может быть свободен, он попросил разрешения остаться в зале в качестве слушателя. За дверью в это время ждал участковый, который вошел, когда закончился допрос. Публика выжидательно наблюдала, как он прошел к трибуне.

– Добрый день! – сказал он, подойдя к трибуне. – Участковый уполномоченный Кадралиев. Я по просьбе прокуратуры вышел на адрес к свидетелю Брагину, он отсутствовал. После обхода села установлено его местонахождение, но доставить его не представилось возможным. Свидетель в сильном алкогольном опьянении спал на пороге у продуктового магазина. Я составил протокол по двадцать – двадцать один и доставил его в опорный пункт. Пока отоспится, в себя придет, только завтра смогу доставить.

Максим покраснел, вспомнив, как утром пожертвовал деньги на опохмел местному сомелье и, оказывается, испортил свидетеля.

Отпустив участкового, Раиса Рахадимовна продолжила заседание:

– Что ж, в таком случае, если никто не возражает, перейдем пока к исследованию письменных материалов дела.

Судебный пристав перенес тома дела на стол прокурора, и Архангельский продолжил представлять суду доказательства обвинения. Во время оглашения протокола осмотра места происшествия он на всякий случай попытался найти большие емкости с водой на фотоснимках территории домовладения, но не нашел ничего даже отдаленно напоминающего то, где можно было бы утонуть. Ванная комната, судя по описанию дома, находилась на втором этаже. Но утопить в ней такую махину, как Вяземский, и вынести его потом на улицу, учитывая внешние данные подсудимой, представлялось не меньшим безумием, чем утопить его в реке и каким-то образом оттащить к себе во двор. «Ладно, не будем увлекаться версиями, – думал Максим. – В конце концов, у нас есть какие-никакие, но показания свидетелей. Будем отталкиваться от них, пусть даже они все тут и наглухо заспиртованные в себе, как в кунсткамере. Так удачно сложилось, что все лица, подлежащие допросу по материалам данного дела, склонны его выяснять, а не затемнять. Бессознательно пристрастных и намеренно лжесвидетельствующих не должно быть. Посмотрим, конечно, что еще нового представит адвокат».

На фотоснимках рядом с трупом обнаружен нож, торчащий под столом в полу деревянной веранды сарая. Биологическая и дактилоскопическая экспертизы выявили на ноже следы пальцев рук и потожировые выделения Вяземского, Хилер и ее внучки. Но что делал нож в полу – непонятно.

При исследовании обстановки дома на снимках внутренних помещений было видно нарушение общего порядка вещей. В комнатах на полу лежали перевернутые столы и разбросанные повсюду обломки стульев. Со стен вместе с карнизами были сорваны занавески, которые лежали под окнами. Шкафы стояли с выломанными дверьми и выброшенными на пол выдвижными ящиками. Там же, на полу, лежали разбросанные вещи и побитые предметы посуды. Максим пришел к единственному, на его взгляд, предположению о том, что здесь у подсудимой с потерпевшим, вероятно, произошла борьба. Но попытаться выяснить это иначе, чем у самой подсудимой, ему возможным пока не представлялось. А если принять во внимание, что сторона защиты решила давать показания после исследования всех доказательств, то истина пока останется лишь в подозрении.

Далее было исследовано заключение судебно-медицинской экспертизы, которое однозначно давало ответ на вопрос о причине смерти Вяземского – механическая асфиксия вследствие закрытия дыхательных путей водой при утоплении. Вся одежда на трупе была мокрой. Вероятность убийства до помещения тела в воду исключалась, поскольку в органах и крови погибшего при вскрытии обнаружен диатомовый планктон, что является важнейшим, а иногда и единственным доказательством утопления: эти водоросли имеют специфические особенности, позволяющие сделать вывод о месте наступления смерти, а именно – в воде, вплоть до бассейна конкретного водоема. При истинном типе утопления диатомеи вместе с водой через разорванные капилляры альвеол проникают в русло большого круга кровообращения и с током крови разносятся по всему организму, задерживаясь в органах и костном мозге. К примеру, при смерти в воде от остановки сердца и дыхания, а также в тех случаях, когда человек умирает не в воде, но его мертвое тело сбрасывают в воду, диатомеи не попадают внутрь организма. При утоплении в водопроводной воде ванны планктон тоже не будет обнаружен. Сомнений быть не могло, Вяземский умер от утопления в реке. Но ответ на вопрос – как тело после утопления могло оказаться во дворе Хилер, в двухстах метрах от берега, – в компетенцию экспертов не входит.

На трупе эксперт обнаружил и ряд других телесных повреждений. Руки в локтевых суставах согнуты, кисти скрючены вовнутрь в неестественной форме, будто парализованные. На шее зафиксирован след укуса, проникающего в мягкие ткани. Здесь же, на шее, были багрово-фиолетовые гематомы, похожие на следы душения, которые, согласно выводам экспертизы, образовались прижизненно. Однако, как уже упоминалось выше, причиной смерти явилось не это. По краям этих следов на шее трупа и на его руках имелись неизвестного происхождения бугорки красно-лилового цвета шаровидной формы размером с горошину, а также едва заметные пятна вишневого оттенка. Механизм образования этих повреждений экспертизой установлен не был.

На шее также имелись и следы, оставленные, по-видимому, ногтями, однако подтвердить это было невозможно, так как Хилер отказалась предоставлять образцы для сравнительного исследования – стричь свои ногти для последующего выявления экспертами на них эпителия жертвы. Что поделать – это право обвиняемой. В обычной практике у них никто не спрашивает разрешения в подобных ситуациях: им просто дают ножницы и, не объясняя причин, требуют самостоятельно состригать ногти в конверт. Надо полагать, с Агатой Никаноровной этот фокус не прошел. Но если она настаивала на своей непричастности, почему же следователь не убедил ее предоставить в его распоряжение немного драгоценных образцов? Или просто не смог убедить? Равно как и не смог назначить экспертизу соответствия следов укуса на шее трупа – зубам обвиняемой. И почему на следствии она отказывалась от дачи показаний, не предложив свою версию произошедших событий? Может, что-то рассказывала не для протокола?

Максим решил, что не мешало бы ему самому пообщаться со следователем. Слишком много вопросов, ответы на которые не содержатся в уголовном деле. Часто бывает так, что обсуждение его подробностей с тем, кто вел расследование, в значительной мере помогает обвинителю разрешить возникшие трудности и определить дальнейший ход судебного следствия.

Так называемая КЭМВИ – криминалистическая экспертиза материалов, веществ и изделий – установила, что на вещах, изъятых с трупа Вяземского, имеются микрочастицы текстильных волокон одежды подсудимой, изъятой у нее при задержании. Это свидетельствовало о том, что их одежды контактировали друг с другом. Опять же, по всей вероятности, в ходе произошедшей борьбы?