– А чьих же еще?! Посмотри на мои болячки! – Войлов вытянул вперед скрюченные руки. – Ты видел фото Вяземского? У него на шее и на руках такие же. А руки-то, руки видел его? Посмотри на мои – они так же уродливо скрючены. Поражена нервная система, от изъязвлений мышц и костей развился полиневрит. Она и на него лепру наслала, Макс, понимаешь?! Только мне повезло, а ему спастись не удалось. Он «отъехал» сразу почти, и болячка не спрогрессировала, как у меня. Бабка его добила!

– Бабка его утопила! Если верить тому, что вы там понаписали, и тому, что вам алкота местная наплела, – возразил Архангельский.

Войлов с трудом уже держал себя в руках и перешел на повышенный тон, что усиливало свирепость его внешнего вида.

– Она его кончала, понимаешь?! Все методы из своего волшебного арсенала использовала. И душить пыталась, и кусалась, и проклинала, как могла, в итоге нашла управу на него и утопила. Даже розыскная собака бабку уличила, ты сам видел. Какими бредовыми тебе бы ни казались показания свидетелей, но это единственное, что у нас есть. И лично у меня после всего произошедшего нет оснований им не доверять.

– Лично у тебя – прекрасно! Но этого недостаточно! – выпалил Максим, всплеснув руками. – Зачем вы направили дело в суд? Вы же видели, что доказательственная база практически никакая. Почему не продлить срок, он же не был критичен? Может, еще что накопали бы. Как мне поддерживать обвинение?!

– У каждого следaкá есть в практике нераскрытое дело, которое терзает его потом еще долгие годы, не давая спокойно жить. Для меня дело Хилер стало таким грузом. Да, я не смог доказать ее вину объективными доказательствами. Но я уверен, что бабка завалила толстого. На сто процентов убежден, что это она. Под конец расследования я возил дело на заслушку к руководству в управление. Говорил, что его рано направлять в суд с такими уликами, но мне больше не дали времени. Решили, что продление срока следствия нецелесообразно, что комплекс проведенных мероприятий является исчерпывающим, что нам не удастся получить других подтверждений виновности. У меня не было выбора, пришлось заканчивать следствие с тем, что удалось накопать. Да и куда еще там можно было бы копать? Розыскную собаку допросить разве что… Я на самом деле не знаю, как тебе поддерживать обвинение и как суду принимать решение. Но бабка виновна!

На следующий день судебное заседание началось после обеда с приглашения в зал прибывшего судебного психиатра. Все места снова были заняты многочисленной публикой. Жители села получили мощный заряд интриги от первого процесса, и в этот раз в зале их было еще больше после бурного обсуждения соседями судебного следствия. Такую аудиторию Архангельскому до этого не приходилось наблюдать ни на одном из своих самых громких судебных разбирательств в городе.

За окном обнаженные ветви деревьев врезались в ясное, холодное голубое небо.

В полной тишине зала Архангельский изучал статно подходящего к кафедре мужчину интеллигентного вида. Он был стройным, ростом чуть выше среднего, с худощавым лицом и короткими темными волосами. Костюм коричневого оттенка и белоснежная сорочка с темным галстуком сидели на нем как фрак. Казалось, он заставлял все вокруг себя выглядеть значительным, хотя он всего лишь стоял за кафедрой в сельском актовом зале. Положив на стойку темно-коричневый кожаный портфель, он медленно извлек из него бумаги и надел очки в тонкой оправе. В манере его поведения чувствовался профессионал, движения его были плавны, разумно экономны.

Судья задала ему несколько вопросов, касающихся установления личности.

– Заместитель главного врача по экспертной работе областной клинической психиатрической больницы, – мягко отвечал он. – Маевский Константин Владимирович.

В его голосе прослушивалась размеренная серьезность. Он был вежлив, но не улыбался.

– Сколько времени вы занимаетесь психиатрией? – спросил обвинитель.

– Двадцать один год, – ответил доктор. Его холодные, проницательные глаза, казалось, говорили, что он видит здесь всех насквозь.

– В комиссии экспертов вы проводили комплексную психолого-психиатрическую судебную экспертизу в отношении Хилер Агаты Никаноровны?

– Да, это так.

– Из заключения следует, что у подэкспертной вами обнаружен магифренический синдром.

– Совершенно верно, – подтвердил эксперт, посмотрев в свои бумаги.

– Не могли бы вы подробнее объяснить, что собой представляет этот диагноз?

– Это психическое расстройство. Магифрения представляет собой специфическое нарушение сознательной психической деятельности, при котором в мышлении преобладают идеи и представления мистического содержания, противоречащие научным представлениям. На самом деле это достаточно широко распространенное в обществе явление.

В психиатрии это считается палеомышлением – оно эволюционно предшествовало появлению логического, концептуального мышления и еще в девятнадцатом столетии было описано как патология. Тогда уже выделяли эпидемии бесоодержимости, демономанические обманы восприятия, компульсивные ритуалы, членовредительство, целительство, ясновидение и прочее. Но психопатологические феномены более предпочтительно различать не по их содержанию болезненных идей, а по клинико-психопатологическим признакам.

– Можете объяснить, как проявился этот синдром у подсудимой в поведении?

– Вообще, на поведенческом уровне, – ответил Маевский, поправив очки, – магифрения проявляется в формировании своеобразного маги-ориентировочного жизненного стереотипа, для которого характерны в нашем случае ориентация в определении своей жизни на астрологию, экстрасенсорные предсказания, концентрация внимания на эзотерических психотехниках управления жизненным потенциалом и способах его развития, отказ от самостоятельности и ответственности за собственные поступки и их результаты. На психологическом уровне магическое мышление у Хилер сначала имело характер стойкого заблуждения, что могло быть такой формой переработки стресса. Далее, на клиническом уровне развития заболевания, синдром стал психопатологией в виде доминирующих идей, которые не поддавались коррекции. Дальнейшее прогрессирование магифрении повлияло на поведение подэкспертной, установки и весь уклад ее жизни.

Максим в очередной раз поймал себя на мысли, что допросы экспертов в суде часто вызывают у него головную боль на физическом уровне. Ему казалось, что с неменьшим успехом он понимал бы их, если бы они говорили на китайском. Но в то же время слишком часто переспрашивать, о чем они сказали, ему было неловко – боялся выглядеть глупо в глазах участников процесса. В таких случаях он зачастую опрометчиво успокаивал себя тем, что в суде теперь всегда ведется аудиозапись и секретарь все верно отразит в протоколе, к которому в дальнейшем можно будет обратиться за уточнением показаний.

– Константин Владимирович, все это не образовало у Хилер психотических расстройств? – аккуратно спросил он эксперта.

– Нет, выраженного слабоумия или психотических расстройств у Хилер не обнаружили и поставили магифренический синдром, так как были выявлены соответствующие ему признаки: сверхценные идеи мистического содержания, сильная эмоциональная вовлеченность в мистические убеждения, формальность критики к ним, сужение интересов за пределами своих магических идей и ограничение в связи с этим социальных контактов.