– Ну, так я тебе помогу их подыскать. – Она слегкаподогнала коня, чтобы взглянуть на купца сбоку. – Потому что у меня-тослов достаточно. Я чувствую себя польщенной. В любом другом случае – кто знает?Если б это был кто-нибудь другой, о! Но ты, Хотспорн, ты вообще мне ненравишься. Ничего, ну совсем, понимаешь ли, ничто меня в тебе не привлекает. Идаже, я бы сказала, наоборот – все меня от тебя отталкивает. Ты должен понять,что в такой ситуации половой акт был бы актом, противным натуре.

Хотспорн рассмеялся, тоже подогнав коня. Вороная кобылазаплясала на просеке, красиво поднимая изящную голову. Цири завертелась вседле, борясь со странным чувством, которое вдруг ожило в ней, ожило где-тоглубоко, в самом низу живота, но быстро и отчаянно рвалось наружу, нараздражаемую одеждой кожу. «Я сказала ему правду, – подумала она. –Он мне не нравится, черт побери, а нравится мне его лошадь, его вороная кобыла.Не он, а лошадь… Что за кретинизм! Нет, нет и нет! Даже если б и не Мистле,было б смешно и глупо поддаться ему только потому, что меня возбуждает видпляшущей на просеке вороной кобылы».

Хотспорн позволил ей подъехать, глядя ей в глаза и странноулыбаясь. Потом снова дернул поводья, заставил кобылу перебирать ногами,вертеться и делать балетные па вбок. «Знает, – подумала Цири, – знает,пройда, что я чувствую. Чертовщина! Да я просто-напросто любопытная!»

– Сосновые иголки, – мягко бросил Хотспорн,подъезжая очень близко и протягивая руку, – запутались у тебя в волосах. Явыну, если позволишь. Добавлю, что жест исключительно результат моейгалантности, а не извращенного желания.

Прикосновение – ее это совсем не удивило – было ей приятно.Она еще далеко не решила, но на всякий случай подсчитала дни от последнейменструации. Этому ее научила Йеннифэр – считать заранее, а не на горячую голову,потому что потом, когда становится жарко, возникает странное нежеланиезаниматься расчетами и думать о возможных последствиях.

Хотспорн глядел ей в глаза и улыбался, будто точно знал, чтоподсчет вышел в его пользу. «Будь он еще не такой старый, – вздохнулаукрадкой Цири. – Но ведь ему, пожалуй, под тридцать».

– Турмалин. – Пальцы Хотспорна нежно коснулись ееуха и серьги. – Красивые, но всего лишь турмалины. С удовольствием подарилбы тебе и вдел изумруды. Они много зеленее, а значит, больше соответствуюттвоей красоте и цвету глаз.

– Знай, – процедила она, нагло глядя нанего, – что, если твоя возьмет, я потребую изумруды вперед. Потому как тыведь не только лошадей трактуешь потребительски, Хотспорн. Утром, послеупоительной ночи, ты решишь, что вспоминать мое имя – дело слишкомпретенциозное. Собачка Дружок, киска Мурка и девочка Марыська!

– Ну, гордыня! – неестественно рассмеялсяон. – Ты можешь заморозить самое горячее желание, Снежная Королева.

– Я прошла хорошую школу.

Туман немного рассеялся, но по-прежнему было грустно итоскливо. И сонно. Сонливость была грубо прервана криками и топотом. Из-задубов, мимо которых они в этот момент проезжали, вырвались конники.

Цири и Хотспорн действовали так быстро и так слаженно,словно тренировались не одну неделю. Развернули лошадей, пошли с места вкарьер, прижимаясь к гривам, подгоняя лошадей криком и ударами пяток. Над ихголовами зафурчали перья стрел, поднялся крик, звон, топот.

– В лес! – крикнул Хотспорн. – Сворачивай влес! В чащобу!

Они помчались, не снижая скорости. Цири еще крепче прижаласьк конской шее, чтобы хлещущие по плечам ветки не скинули ее с седла. Онаувидела, как арбалетный бельт отстрелил щепу от ствола ольхи. Криком подогналалошадь, в любой момент ожидая удара стрелы в спину. Ехавший первым Хотспорнвдруг странно охнул.

Они перескочили через глубокую рытвину, сломя голову съехалипо обрыву в тернистую чащу. И тут вдруг Хотспорн сполз с седла и рухнул вклюкву. Вороная кобыла заржала, взвизгнула, мотнула хвостом и помчалась дальше.Цири, не раздумывая, соскочила, хлопнула свою лошадь по крупу. Та последовалаза вороной, Цири помогла Хотспорну подняться, и оба нырнули в кустарник, вольховник, перевернулись, скатились по склону и свалились в высокие папоротникина дне яра. Мох смягчил падение.

Сверху по обрыву били копыта погони – к счастью, идущей повысокому лесу за убегающими лошадьми. Их исчезновение в папоротниках, казалось,не заметили.

– Кто такие? – прошипела Цири, выкарабкиваясьиз-под Хотспорна и вытряхивая из волос помятые сыроежки. – Люди префекта?Варнхагены?

– Обычные бандиты… – Хотспорн выплюнуллисток. – Грабители…

– Предложи им амнистию, – скрипнула песком назубах Цири. – Пообещай им…

– Помолчи. Еще услышат, чего доброго.

– Эге-гей! Ого-го! Зде-е-еся! – долеталосверху. – Слева заходи! Сле-е-ева!

– Хотспорн?

– Что?

– У тебя кровь на спине.

– Знаю, – ответил он холодно, вытягивая из-запазухи сверток полотна и поворачиваясь к ней боком. – Затолкай мне подрубашку. На высоте левой лопатки…

– Куда ты получил? Не вижу стрелы…

– Это был арбалет… Железный бельт… скорее всегообрубленный подковный гвоздь. Оставь, не трогай. Это рядом с позвоночником…

– Дьявольщина! Что же делать?

– Вести себя тихо. Они возвращаются.

Застучали копыта, кто-то пронзительно свистнул. Кто-товерещал, призывал, приказывал кому-то возвращаться. Цири прислушалась.

– Уезжают, – проворчала она. – Отказались отпогони. И коней не поймали.

– Это хорошо.

– Мы их тоже не поймаем. Идти сможешь?

– Не придется, – усмехнулся он, показывая ейзастегнутый на запястье довольно пошло выглядевший браслет. – Я купил этубезделушку вместе с лошадью. Она магическая. Кобыла носила ее со стригунковоговозраста. Если потереть, вот таким макаром, – все равно что ее позвать.Она словно слышит мой голос. Прибежит. Не сразу, но прибежит наверняка. А еслинемного повезет, то и твоя пегашка прибежит вместе с ней.

– А если немного не повезет? Уедешь один?