– Осторожней с высказываниями, принцесса, - шепнулМистраль.

Я только кивнула.

– Никка встал с колен, глядя себе на руки, - принялсярассказывать Мороз, не ожидая нового вопроса. - Он ко мне потянулся, но я неуспел до него дотронуться - он исчез.

– Как исчез? - спросил Эйб.

– Просто исчез, растворился в воздухе.

– Его забрала его стихия, - сказал Мистраль.

– Какая стихия? - спросила я.

– Воздух, земля.

Я замахала руками, словно дым разгоняла.

– Ничего не понимаю.

– Готорн провалился в ствол вон того дерева, - сказалРис, показывая на большое дерево с сероватой корой. - Он не сопротивлялся,пошел с улыбкой. Поспорю почти на что угодно, это боярышник[3].

– Галену и Никке было не до смеха, - буркнул Мороз.

– Их никогда не почитали как богов, - заметил Дойль. -Они не умеют отдаваться магии. Если ей сопротивляешься, она применяет силу;если позволяешь себя взять - становится ласковой.

– Я знаю, что когда-то сидхе могли перемещаться подземлей, по воздуху, по деревьям. Но простите, друзья, это было за тысячу лет домоего рождения. За тысячу лет до рождения Галена. Никка постарше, но емуникогда не хватало силы быть богом.

– Это могло и перемениться, - сказал Эйб.

– Как вернулась сила Эйба, - согласился Дойль. Эйбкивнул.

– Когда-то, так давно, что страшно вспомнить, я нетолько королев создавал, но и богинь.

– Что? - не поверила я.

Аблойк поднял кубок повыше:

– Греки тоже в это верили, принцесса. Верили, чтоглоток напитка богов дарит бессмертие, дарит божественность.

– Но они же не пили из кубка.

– Напиток - это… - Он поискал слова. - Это скорееметафора. Дело в силе. У меня и у Мэб была сила наделять богов и богинь нашегопантеона знаками власти. Теми цветными линиями на коже, принцесса.

Рис поглядел себе на руку, где раньше бледно обозначилиськонтуры рыбы. Сейчас рыб было две, одна головой вверх, вторая - вниз. Рыбыскладывались в круг, как знаки инь и ян. И голубые линии рисунка были вовсе небледные, а яркие, темно-голубые, темнее летнего неба. Рис повернул к намудивленное лицо; под дождем, распрямившим его кудри, оно казалось каким-тонезаконченным.

– Теперь у тебя оба знака, - сказал Дойль. С егозаплетенными в косу волосами дождю ничего не удалось сделать. Он выглядел каквсегда, возвышался посреди всей этой неразберихи черным утесом, к которомуможно было прислониться.

Рис поглядел на него озадаченно:

– Не может все быть так просто.

– Попробуй, - ответил Дойль.

– Что попробовать? - спросила я.

Стражи обменялись понимающими взглядами. Я не понималаничего.

– Рис - божество смерти, - сказал Мороз.

– Ну да, Кромм Круах.

– Не помнишь, что он тебе рассказывал? - спросил Дойль.

Я сейчас ничего не помнила. Думать я могла только о том, чтоГален и Никка могут быть ранены или мертвы, а я в этом как-то виновата.

– Когда-то я нес не только смерть, Мерри, - пояснилРис, не в силах оторвать взгляд от нового знака у себя на руке.

Мой мозг наконец решил поработать.

– По преданиям, кельтские божества смерти были еще ицелителями, - сказала я.

– По преданиям, - повторил Рис, задумчиво глядя на телоАйслинга.

– Попытайся, - опять сказал Дойль. Я глянула на Риса:

– Ты говоришь, что можешь его оживить?

– Мог и такое, когда на моей руке еще светились обасимвола.

Он поглядел на меня с откровенным страданием во взгляде.Теперь я вспомнила, что он рассказывал. Когда-то люди поклонялись ему, наносясебе порезы и раны, жертвуя собственной кровью и болью - но он их сноваисцелял, он это мог. А потом он утратил способность к исцелению, и егопоследователи решили, что потеряли его милость. Решили, что он требует смертей- и стали приносить в жертву пленников. Рис убил их всех, чтобы прекратитьубийства. Убил собственных почитателей, чтобы спасти других людей.

Способность прикосновением убивать мелких тварей он нетерял. В Лос-Анджелесе к нему вернулась способность убивать прикосновением исловом прочих фейри. По крайней мере, одну гоблинку он так убил.

Рис смерил взглядом неподвижное тело Айслинга.

– Я попробую.

Он передал свое оружие Дойлю и Морозу, прикоснулся к деревуи с минуту ждал его реакции. Я поняла наконец, что он не знал, не убьет лидерево и его - а мне и мысль такая в голову не приходила.

– А Рису это не опасно? - спросила я.

Рис оглянулся на меня, ухмыляясь до ушей.

– Был бы я повыше, карабкаться не пришлось бы.

– Я серьезно, Рис. Менять тебя на Айслинга я не хочу. Исовсем не хочу, чтобы вы там вдвоем повисли.

– Может, я не полез бы, если б ты меня по-настоящемулюбила.

– Рис…

– Брось, Мерри, я знаю свое место.

Он отвернулся и полез на дерево. Дойль тронул меня за плечо:

– Ты не можешь одинаково любить нас всех. В этом нетнечестия.

Я кивнула, он был прав, но все равно было больно на сердце.

Рис на черном дереве казался бледным призраком. Онподобрался к Айслингу и почти уже протянул к нему руку, как вдруг по коже уменя поползла магия - да такая, что дыхание сбилось.

Дойль это тоже почувствовал.

– Стой! Не тронь его! - закричал Дойль.

Рис пополз вниз, соскальзывая по мокрой коре.

– Быстрее, Рис! - заорала я.

Воздух вокруг тела Айслинга задрожал, как в жару надасфальтом, и - взорвался. Не дождем кровавых ошметков, а тучей птиц. Маленькихптичек, меньше и изящней воробьев. Над нашими головами закружились сотни певчихптиц. Мы все рухнули наземь, прикрыв головы руками; Мороз упал на меня,закрывая от трепещущей крыльями, щебечущей стаи. Птички на вид былиочаровательные, но внешность и обмануть может.

Когда Мороз привстал так, чтобы я снова что-то видела, птицыскрылись в полумраке крон. Я тоже привстала, оглядываясь.

– Стены раздвинулись, или мне кажется? - спросила я.

– Раздвинулись, - подтвердил Дойль.

– Лес теперь на мили тянется, - с придыханием сказалМистраль.