Опять же, аппетитный малыш, по имени Тайлер Маршалл, сидитпод замком в камере на другом уровне «Черного дома» и в другом мире, а Берни нетерпится помучить маленького Тайлера, пройтись морщинистыми руками по гладкой,бархатистой коже мальчика. Тайлер Маршалл возбуждает Берни.

Но есть еще удовольствия, которые достижимы в этом мире, иуже время их получить. Берни заглядывает в щелку между дверью и дверным косякоми видит, что Батч Йеркса уступил усталости и мясному рулету из столовой. Онсидит на стуле, как огромная кукла, руки лежат на столе, толстый подбородокуютно устроился на шее. Очень удобный, аккурат по руке, камень, который Йерксаиспользует вместо пресс-папье, замер в нескольких дюймах от правой руки Йерксы,но Берни камень больше не нужен, поскольку у него есть более эффективноеоружие. Он сожалеет о том, что слишком поздно оценил возможности секатора дляподрезки живой изгороди. Вместо одного лезвия — два. Одно снизу, второе —сверху, чик-чик! О, такие острые! Он не собирался ампутировать слепому пальцы.Поначалу он воспринимал секатор как большой нож, но когда его пырнули в руку,он двинул секатором в сторону слепого, и лезвия сами отхватили тому пальцы, быстрои эффективно, как в старые времена чикагские мясники резали бекон.

Да, с Шустриком Макстоном удастся позабавиться на славу. Они заслуживает того, что его ждет. Зеркало подсказало Берни, что ему недостаетдвадцати фунтов, может, и тридцати, и удивляться этому не приходится:посмотрите, чем кормят в столовой. Шустрик ворует деньги, отпущенные на еду,как ворует их по другим статьям расходов. Правительство штата, федеральныйбюджет, «Медикейд»,[116] «Медикэр»,[117] Шустрик обкрадывает всех. Пару раз, думая,что Чарльз Бернсайд ничего не соображает, Макстон подсовывал ему на подписьбланки, согласно которым старику делали операцию на простате, на легких. Тоесть деньги, которые «Мэдикэр» платит за фиктивные операции, идут прямиком вкарман Шустрика, не так ли?

Бернсайд выходит в коридор и направляется к холлу, оставляяза собой кровавые следы. Поскольку он должен пройти мимо сестринского поста,секатор он засовывает за пояс и прикрывает сверху рубашкой. Над стойкой насестринском видны дряблые щеки, очки в золотой оправе и жидкие волосы старойкарги Джорджетт Портер. Могло быть и хуже, думает он. С тех пор как она влетелав М18 и застала его в чем мать родила мастурбирующим посреди комнаты, ДжорджеттПортер трясет, когда она сталкивается с ним.

Она бросает на него короткий взгляд, усилием воли подавляетдрожь и возвращается к прерванному занятию. Наверное, вяжет или читает глупыйдетектив, в котором кот раскрывает преступление. Берни приближается к стойке,подумывая о том, чтобы познакомить секатор с физиономией Джорджетт, решает, чтоне стоит зря тратить силы и время. Добравшись до стойки, заглядывает за нее ивидит, что в руках у Джорджетт книжка, как он и предполагал.

Она подозрительно смотрит на него.

— Ты сегодня роскошно выглядишь, Джорджи.

Она бросает взгляд в коридор, в холл и понимает, чтопридется разбираться с Берни самой.

— Вы должны быть в своей комнате, мистер Бернсайд. Ужепоздно.

— Не суй нос в чужие дела, Джорджи. Я имею право напрогулку.

— Мистер Макстон не любит, чтобы пациенты бродили по другимкорпусам, так что, пожалуйста, оставайтесь в «Маргаритке».

— Босс еще на месте?

— Думаю, да.

— Хорошо.

Он поворачивается и тащится к холлу, когда она кричит вслед:

— Подождите!

Он оглядывается. Она встает, на лице тревога.

— Вы не собираетесь тревожить мистера Макстона, не так ли?

— Скажешь еще слово, и я потревожу тебя.

Одна ее рука поднимается к шее, и наконец она замечаеткровь. Подбородок отваливается, брови взлетают.

— Мистер Бернсайд, в чем у вас шлепанцы? И штанины? Вы такнаследили.

— Не можешь, значит, молчать, да?

Насупившись, он возвращается к сестринскому посту. ДжорджеттПортер прижимается к стене, и прежде чем понимает, что ей надо бежать, Берниуже стоит перед ней. Она отрывает руку от шеи и выставляет вперед, в надежде,что его это остановит.

— Тупоголовая сука.

Берни выхватывает секатор из-за пояса, берется за рукоятки,легким движением, словно это веточки, отрезает ей пальцы.

— Дура.

Шок парализует Джорджетт. Она смотрит на кровь, текущую изчетырех обрубков.

— Чертова идиотка.

Берни раскрывает секатор и вгоняет одно острие в шеюДжорджетт. В горле у нее булькает. Она пытается схватиться за секатор, ноБернсайд выдергивает его из шеи и поднимает выше.

Из обрубков хлещет кровь. На лице Бернсайда написаноотвращение. Как у человека, который понимает, что придется очищать туалетныйящик кошки. Мокрое от крови лезвие он втыкает в правый глаз Джорджетт, и онаумирает еще до того, как ее тело сползает по стене на пол.

В тридцати футах по коридору Батч Йеркса что-то бормочет восне.

— Они никогда не слушают. — Бернсайд качает головой. —Стараешься, стараешься, а они не желают слушать, отсюда и результат.Доказывает, что они сами этого хотят… как те маленьких шлюхи в Чикаго. — Онвыдергивает лезвие секатора из головы Джорджетт, вытирает оба лезвия о ееблузку. Воспоминания о маленьких чикагских шлюхах вызывает шевеление в егочлене, который начинает набухать в штанах. «При-вет!» Ах… магия сладостныхвоспоминаний. Хотя, как мы видели, во сне У Чарльза Бернсайда частенькослучается эрекция, в периоды бодрствования такого практически не бывает, такчто ему хочется спустить штаны и посмотреть, на что он способен. Но вдругпроснется Батч Йеркса? Он же решит, что Берни возбудила Джорджетт Портер,вернее, ее труп. Вот этого не надо… совершенно не надо. Даже у монстра естьгордость. Лучше идти в кабинет Шустрика Макстона и надеяться, что его молотокне упадет до того, как придет время забить гвоздь.

Берни засовывает секатор за пояс и одергивает мокруюрубашку. Доходит до конца коридора «Маргаритки», пересекает пустынный холл,добирается до двери с металлической табличкой, на которой выгравировано:«УИЛЬЯМ МАКСТОН, ДИРЕКТОР». Ее и открывает, вызывая из памяти образ давноумершего десятилетнего мальчика Германа Флэглера, прозванного Пуделем, одной изсвоих первых жертв.