Хромой уже давно не затрагивал мрачные темы, к которым всегда испытывал особую склонность. Агеду сомнительная шутка нашего друга насмешила, мало того, она даже добавила что-то забавное от себя. А вот мне, наоборот, она не показалась удачной. Я ведь достаточно давно знаю Хромого, чтобы угадать, что он думает и чувствует на самом деле, – уже по тому, как хмурит брови, хотя всей мимикой так или иначе изображает беспечность. Но то, что я увидел в глубине его глаз, не предвещало ничего хорошего и, возможно, как мне подумалось поначалу, было связано с язвой на руке. Язва, объяснил он, находится в самом расцвете – появилась глубокая дыра, живая рана, которая иногда чешется и которую он бинтует, чтобы туда не попала грязь.

Мы договорились встретиться втроем, чтобы выпить аперитив. Я предложил Хромому взять наши с ним рюмки и выйти на улицу, потому что Агеда вот-вот должна появиться, и нетрудно было догадаться, что Пепа после четырехдневной разлуки начнет слишком бурно проявлять свою радость – пусть лучше выплеснет ее у дверей и не досаждает клиентам бара. Короче, Агеда действительно пришла через несколько минут. А вот собака, вопреки моим ожиданиям, особой радости не выказала; мало того, меня словно не замечала и спокойно дала Хромому себя погладить. Она не поставила мне лапы на живот и не стала облизывать, пачкая слюной. Я подозвал ее – она подошла с каким-то усталым или унылым видом, или усталым и унылым разом, во всяком случае, словно забыв, сколько времени мы провели врозь.

У Агеды было хорошее настроение, она с улыбкой коснулась своими щеками наших щек. От нее сильно пахло Тиной, и можно было подумать, что Пепа помогла ей утешиться после смерти толстого пса, которого никто из нас троих в разговоре не упоминал. Наша подруга была одета и обута в то, что купила по моим советам. А ногти на ногах и руках покрасила в темно-красный цвет. Она живо описывала прогулки, игры, еду и другие подробности жизни Пепы в эти последние дни. Кажется, Хромой ей позавидовал. Во всяком случае, попросил у меня отпустить к нему Пепу на ближайшую ночь. Я резко бросил: нет. Если он обиделся – пусть обижается. Видно, твердость моего ответа произвела на него впечатление, и он больше не настаивал. Агеда пошла в бар за безалкогольным питьем, а я повернулся к Хромому:

– С тобой что-то происходит. Я ведь знаю тебя так, словно сам родил и выкормил.

На его лице не осталось даже намека на веселость. Понизив голос, еще сильнее нахмурившись, он сказал, что совершил ужасную глупость у себя на работе. Но не захотел входить в подробности, а только упомянул, что речь идет о большой сумме. Пока еще никто об этом не узнал, но долго такое не утаишь. Шеф настолько ему доверяет, что попросил завтра с самого утра разобраться с бухгалтерскими делами – непорядок обнаружился только сегодня. На самом деле Хромому поручили разоблачить самого себя. Поэтому ему и нужна была Пепа на эту ночь. У меня был соблазн посоветовать ему поужинать сухим хлебом с пивом. Вместо этого я объяснил, что не в том настроении, чтобы еще одну ночь провести без собаки. Тут пришла Агеда с апельсиновым соком и блюдом шампиньонов под чесночным соусом, и мы еще долго весело болтали на разные темы, ни одна из которых не касалась чего-то слишком личного.

15.

Так как сам Хромой мне не позвонил, позвонил ему я, чтобы узнать, как прошел день и не выгнали ли его с работы. Насколько я знаю, он вот уже несколько лет, пользуясь обширными знакомствами в сфере найма и продажи жилья, прокручивал кое-какие выгодные дела за стенами своего агентства. Вернее, действуя от лица агентства, как это было в случае с моей квартирой, когда всю нужную информацию он получил в качестве официального сотрудника. Обычно речь шла о поиске каких-то выгодных обходных путей, за что доплачивались тайные комиссионные. Но теперь могла обнаружиться растрата, и, видимо, не первая. По его словам, в этот раз злую шутку с ним сыграло именно чрезмерное доверие шефа. Сейчас он обдумывает возможность повиниться и вернуть деньги, чтобы смягчить последствия. С работой, разумеется, придется расстаться. Пока он попробует потянуть время, но рано или поздно и его непосредственный начальник, и те, кто стоит выше, то есть хозяева агентства, обязательно узнают правду.

Признаюсь, меня разозлили его переживания и нытье, и я прямо ему об этом сказал. Ведь нам осталось прожить чуть более двух недель в этой юдоли слез. Что он боится потерять? Работу? Честь? Его не успеют даже вызвать в суд, к тому же агентство должно вот-вот закрыться на летние каникулы, а значит, все разбирательства будут отложены. Когда в конце августа работа возобновится, его пепел будет лежать в урне или будет развеян в поле.

Он опять попросил отпустить к нему Пепу на ближайшую ночь. Но я нагло соврал, сказав, что собаку взял к себе мой сын, так как я хочу, чтобы парень привык к ней, а она привыкла к парню, прежде чем перейдет целиком и полностью на его попечение. Сейчас я понимаю, в какую дурацкую ситуацию попал бы, если бы Пепа залаяла у меня за спиной. Она, конечно, животное молчаливое, однако это не исключает, что время от времени в ответ на звонок в дверь, или услышав голоса и шаги на лестнице, демонстрирует наличие у нее голоса.

Простились мы с Хромым сухо. Этот тип крепко держится за жизнь. Он трепач, который, чтобы стряхнуть пыль скуки, готов под выпивку порассуждать о самоубийстве и рад порисоваться, говоря о решении наложить на себя руки. Думаю, все эти месяцы он просто играл со мной, но в то же время подарил пакетик цианистого калия (хотя я ведь так и не проверил, что там внутри, может, просто перемолотый аспирин) и подталкивал к поступку, который сам никогда применительно к себе всерьез не рассматривал. Тогда понятно, почему он сейчас наложил в штаны от страха, что его выпрут с работы за мошенничество.

Двадцать минут двенадцатого. Я осматриваю свое жилье. От моей богатой библиотеки, которую я собирал долгие годы, тратя далеко не лишние деньги, осталась едва ли сотня книг. Одежда моя тоже понесла заметный урон, как и домашний скарб, раскиданный по разным местам и разным районам нашего города. Из мебели я мало что сохранил, и она стоит полупустая, а если какие-то предметы еще не выбросил, то только из-за Никиты: надеюсь, он примет предложение, включенное в мое завещание, – поселиться в этой квартире, ведь плату за аренду можно будет долго покрывать за счет моих сбережений. Я уверен, что больше не вернусь в школу. У меня уже почти все приготовлено: завещание, распоряжения по поводу разного рода договоров и других бюрократических дел.

Пристанище для Пепы мне искать не нужно, собакой займется Никита, хочет он того или нет. Если же в последний миг я замечу, что у меня трясутся поджилки, как у Хромого, прибегну к самому надежному способу: встану перед фотографией отца, посмотрю на его вечную улыбку и прямо встречу отеческий взгляд, торжественный и строгий, который словно говорит мне: «Скоро мы с тобой свидимся, сын. Ты знаешь, я терпеть не могу непунктуальности». И тогда я уж точно исполню задуманное.

16.

Я поджег пачку анонимок в кухонной раковине. Но вовсе не из желания уничтожить следы, поскольку многие записки цитирую на этих страницах. И тем не менее, глядя на обуглившуюся бумагу, я почувствовал, что сбросил тяжесть с плеч.