— Джулиен, я тебя умоляю, не надо ей мешать. Пусть онасделает то, что задумала.

Я сидел, отчаянно пытаясь не потерять сознание, и пожиралглазами кучу конторских книг на траве. Несмотря на значительное расстояние, явидел рисунки, которыми украшал свои записи, старинные гравюры и портретыпредков, которые вклеивал между страницами. Я видел расходные книги, гроссбухии листы из дневника моей матери, полные самых глупых измышлений. Здесь жележали письма профессора из Эдинбурга, связанные в аккуратные пачки. Из самыхдорогих для меня книг осталась всего одна, последняя… В следующую секунду и онаоказалась в безжалостных руках Мэри-Бет. Из груди моей вырвался горестныйвопль.

Пытаясь спасти хотя бы малую толику многолетнего труда, япризвал на помощь все свое колдовское могущество. По-прежнему сжимая книгу вруке, Мэри-Бет резко повернулась, словно огромный крюк поймал ее за шиворот.Она не сводила с меня глаз, растерянная, скованная той силой, что не давала ейрасправиться с книгой. Но тут порыв ветра вырвал мое сокровище из рук Мэри-Бет,и книга, кружась и печально шелестя страницами, упала в огонь.

Я беспомощно хватал ртом воздух. Мысленно я бормоталпроклятия, самые страшные, какие только приходили на ум, но с губ моих несрывалось ни звука. А потом все вокруг заволокла темнота.

Очнулся я в своей спальне.

Я лежал на кровати, Ричард, милый мой юный друг, был рядом.Здесь же, у кровати, сидела Стелла и держала меня за руку.

— Мама решила сжечь всю твою писанину, — сообщилаона. Я не ответил. Дело в том, что со мной произошел небольшой апоплексическийудар и я временно утратил дар речи. Впрочем, в то утро я сам не знал этого. Мнеказалось, я упорно храню обиженное молчание лишь потому, что мне так хочется.Только на следующий день, когда Мэри-Бет явилась навестить меня, я осознал, чтоязык отказывается мне подчиняться. Я был не в состоянии хоть сколь-нибудьвнятно выразить свой гнев.

Мэри-Бет зашла ко мне поздним вечером. Увидев, в какомпечальном состоянии я нахожусь, она была чрезвычайно расстроена. Онанезамедлительно позвала Ричарда — таким тоном, словно удар приключился со мнойпо его вине. Вдвоем они помогли мне спуститься по лестнице. Мэри-Бет как будтопыталась доказать самой себе, что ничего страшного не произошло. Раз я способенвставать и передвигаться, значит, в ближайшее время не умру.

Меня усадили на диване в гостиной.

Ах, как я любил нашу просторную гостиную. Знаю, Майкл, вытоже ее любите. Мне было так приятно сидеть там, несмотря на то что через окноя видел лужайку со следами вчерашнего беспощадного пожарища.

Мэри-Бет говорила без умолку в течение нескольких часов.Стелла то входила в гостиную, то выходила вновь. Основное содержание монологаМэри-Бет сводилось к тому, что мое время и привычный мне уклад жизни ушлибезвозвратно.

— Наступает новая эра, — заявила Мэри-Бет. —Наукадостигла теперь такого развития, что способна постичь природу и сущностьнашего духа и сообщить нам, с кем мы имеем дело.

Она говорила и говорила, переходя от спиритов и медиумов кпоследним исследованиям в области оккультизма. В своих заумных рассуждениях онакасалась даже таких вещей, как эктоплазма.

Но поток ее красноречия вызвал у меня лишь досаду.Эктоплазма, вещество, при помощи которого медиумы способны сделать духматериальным, не представляла для меня ни малейшего интереса. Я даже бровью неповел, когда Мэри-Бет распространялась на этот счет. Стелле, которая свернуласькомочком у меня под боком и держала меня за руку, тоже надоела вся эта научнаядребедень, и она сказала:

— Мама, замолчи наконец. Ты что, не видишь, Джулиенпропускает все твои слова мимо ушей. Ты его утомила.

Девочка была совершенно права, однако я не подтвердил это низвуком.

— Я вижу далеко вперед, — ораторствовалаМэри-Бет. — Я знаю, что в будущем все наши помыслы и слова не будут иметьни малейшего значения. Но наша семья, наш клан — это наше бессмертие. Ни тебе,ни мне, ни даже Стелле не придется дожить до того дня, когда Лэшер одержит своюокончательную победу. Но день его торжества настанет. Поверь, никто не выиграетот этого больше, чем наш клан. Мы должны всячески содействовать ему вдостижении цели. Мы должны обеспечить нашей семье процветание.

— Ты упиваешься пустыми надеждами, — вздохнуля. — Твой оптимизм не имеет под собой никаких оснований. Ты забыла о том,что случилось в горной долине? Забыла о том, что этот дух полон жажды мщения?Обиды и раны, нанесенные ему в прошлом, не забудутся никогда. В давние временаэтот дух был воплощением добра. Мы с тобой знаем это. Но сейчас он несет лишьзло.

Тут я вновь почувствовал себя плохо, очень плохо. Сил поднятьсяпо лестнице у меня не было. Пришлось принести в гостиную подушки и одеяла иуложить меня прямо там, на диване. Лишь на следующий день я смог вернуться всвою спальню, причем немалую роль в окончательном принятии такого решениясыграло событие, заставившее меня обратить свои последние надежды к особе, осуществовании которой я ранее не догадывался.

Вот как это случилось.

В самый разгар жаркого летнего дня я лежал на кушетке,наслаждаясь легким дуновением прилетевшего с реки ветерка и стараясь не обращатьвнимания на запах гари, который он принес. Тут до меня донесся резкий ипронзительный голос Карлотты, которая с кем-то спорила. Я догадался, что онассорится с матерью, причем нападки ее становились все более гневными ияростными.

Несколько минут спустя Карлотта ворвалась в мою комнату ибросила на меня испепеляющий взгляд. В ту пору она была высокой, тощей инескладной девочкой, настоящим гадким утенком. Думаю, ей уже исполнилосьпятнадцать, хотя точная дата ее рождения ускользнула из моей памяти. Помнюлишь, что назвать ее безнадежной дурнушкой было бы несправедливо. Пышные мягкиеволосы, несомненно, служили ей украшением, а глаза светились живым умом.

Вторжение неистовой Карлотты я встретил молчанием, однакововсе не потому, что решил ледяным пренебрежением отплатить ей за грубость.Просто я был слишком погружен в свои мысли.

— Ты устроил такой скандал из-за своих жалкихкниг, — дрожащим от праведного гнева голосом выпалила она, — а снесчастным беззащитным ребенком позволяешь делать все, что угодно. И тыпрекрасно знаешь, они боятся матери. Матери и тебя.

— О каком ребенке ты говоришь? — недоуменноспросил я. — И кто меня боится?

Но Карлотта, не пожелав вступать в разговор, уже убежалапрочь. Вскоре ко мне зашла Стелла, и я передал ей непонятные обвинения сестры.

— Стелла, что все это означает? Что она тут несла,можешь ты мне объяснить?