— Она осмелилась тебя упрекать! — возмутиласьСтелла. — Как ей только не стыдно! Ведь она знает, что ты болен. Знает,что ты поссорился с мамой. — На глазах у моей доброй девочки показалисьслезы. — Не волнуйся, это дело нас совершенно не касается, — заверилаона. — Все это связано с Мэйфейрами из Фонтевро. Они там все из умавыжили. Ты сам знаешь эту банду с Амелия-стрит. Настоящие придурки, вот кто онитакие.

Разумеется, я понимал, кого она имеет в виду. ФонтеврольскиеМэйфейры были потомками того самого злополучного Августина, чью жизнь я, тогдапятнадцатилетний юнец, оборвал выстрелом из пистолета. Как я уже рассказывалвам, его жена и дети обосновались в Фонтевро, на своей собственной обширнойплантации. Теперь нас разделяло много миль, и виделись мы лишь по случаю особоважных семейных событий, когда собирались вместе буквально все Мэйфейры.Разумеется, мы тоже посещали Фонтевро, когда с кем-нибудь из обитавших там Мэйфейровприключалась беда, навещали больных, а также присутствовали на похоронах тех,кто отошел в лучший мир. Они платили нам тем же. Однако на протяжении многихлет отношения между двумя ветвями клана оставались более чем прохладными.

Пришло время, и они — если память мне не изменяет, за этодело взялись старый Тобиас и его сын Уолкер — построили прекрасный дом на углуСент-Чарльз-авеню и Амелия-стрит, всего лишь в пятнадцати кварталах от моегоособняка. Я наблюдал за строительством с нескрываемым интересом. Когда дом былготов, в нем поселилось все семейство — куча дряхлых стариков и старух. И всеони презирали и ненавидели меня. Тобиас Мэйфейр к тому времени успелпревратиться в выжившую из ума развалину. Как и я, он слишком зажился на этомсвете. Должен сказать, мне никогда не приходилось встречать более злобногочеловека. Как вы понимаете, во мне он видел своего заклятого врага и неустаннопризывал на мою голову всевозможные кары и бедствия.

Что до остальных обитателей дома на Амелия-стрит, то нравом онибыли помягче. Кстати, все они имели свою долю в наших семейных предприятиях и,разумеется, получали немалые прибыли. Мэри-Бет, обожавшая устраивать шумныепразднества, непременно приглашала их, в особенности молодое поколение. И поройслучалось, что кто-нибудь из потомков Августина выбирал себе в жены кузину извраждебного лагеря, а если выразиться точнее — из другой ветви родословногодрева. Тобиас, одуревший от ненависти, называл подобные свадьбы плясками намогиле Августина. К тому времени, к которому относится мой рассказ, намеренияМэри-Бет объединить семейное стадо были очевидны для всех, и Тобиасу оставалосьлишь изрыгать привычные проклятия.

Я мог бы поведать вам множество забавных историй об этомстаром осле, который, кстати, несколько раз пытался меня убить. Но сейчас речьне о нем. Я по-прежнему не мог понять, что вызвало такой гнев Карлотты.Туманные намеки Стеллы лишь усугубили мое недоумение. Ясно было, что произошлонечто из ряда вон выходящее.

— Так что там натворили Августиновы отродья? —спросил я. Иного названия для представителей это бешеной семейки у меня небыло.

— Скорее, кое-что натворил твой сынок, — протянулаСтелла. — Хотя, по-моему, большой вины тут нет. Все это ерунда. Какговорится, снявши голову, по волосам не плачут.

Последние слова она почти пропела в своей обычнойжизнерадостной манере.

— Все дело в прекрасной юной принцессе, которуюзаточили в высокой башне. Помнишь сказку о принцессе Рапунцель? —продолжала загадывать загадки Стелла. — Я говорю сейчас о маленькой кузинеЭвелин, мой дорогой, — наконец снизошла она до объяснений. — Ты жезнаешь, все считают, что она дочь Кортланда.

— Прошу прощения, не могла бы ты выражаться болееопределенно? О каком Кортланде идет речь? Не хочешь же ты сказать, что мой сынсвязался с женщиной из фонтеврольских Мэйфейров и сделал ей ребенка?

— Именно это я и хочу сказать. Лет тринадцать назадКортланд мотался в Фонтевро с каким-то поручением и между делом обрюхатилБарбару Энн. Ну, дочь Уолкера, ты знаешь. И она родила Эвелин, а сама умерла.Теперь-то ты догадываешься, что к чему, мой милый? Выяснилось, что малюткаЭвелин — ведьма, причем такая же сильная, как и все наши семейные ведьмы. И онаспособна предвидеть будущее.

— Откуда ты знаешь?

— Ну, об этом все знают. Да будет тебе известно, у неена руке шесть пальцев. Сам понимаешь, мой дорогой, это ведьмина метка, и тут ужничего не поделаешь. Так вот, этот старый маразматик Тобиас держит своюправнучку взаперти. Не выпускает из комнаты. Боится, что мама ее убьет.Представляешь? Твердит всем и каждому, что вы с мамой только и мечтаете известидевчонку. Вот глупости! Ведь если Кортланд ее отец, значит, ты доводишься ейдедушкой. Мне все это открыл сам Кортланд. Правда, он взял с меня клятву, чтотебе я и словом не обмолвлюсь об этой истории. Боится, что ты знать его незахочешь. Отец, сказал он, ненавидит весь этот сброд из Фонтевро. И чем,говорит, я могу помочь этой бедной девочке, когда в моей собственной семье всеклянут меня на чем свет стоит. Бедный, он так расстроен. Мне его ужасно жалко.

— Подожди, детка, не тараторь так быстро. Насколько японял, Кортланд совратил эту дурочку Барбару Энн. А когда она умерла в родах,отказался признать ребенка своим.

— Вот уж не думаю, что ему пришлось еесовращать, — покачала головой Стелла. — Может, все было как разнаоборот. Она наверняка и сама была не промах. К тому же изголодалась помужчинам. Ее, кажется, тоже держали взаперти. Впрочем, откуда мне знать, ктотам из них кого совратил. Я сама тогда едва родилась. Об одном прошу: не ругайбедного Кортланда слишком сильно. Он так тебя любит. Больше, чем все остальныетвои сыновья. И он ужасно рассердится, если узнает, что я тебе проболталась.Так что давай об этом забудем.

— Разумное предложение, ничего не скажешь! Оказывается,в пятнадцати кварталах отсюда живет моя внучка, которую держат взаперти начердаке! И я должен об этом забыть? Для этого надо впасть в полный маразм, моядорогая! Говоришь, ее зовут Эвелин? И ее мать — эта несчастная дурочка БарбараЭнн. А мерзкий ублюдок Тобиас держит девочку взаперти. Не удивительно, чтоКарлотта пришла в ярость, узнав об этом. На сей раз я разделяю ее чувства. Намой взгляд, история просто отвратительная. И этому произволу необходимоположить конец.

Не дослушав меня, Стелла вскочила со стула и громкозахлопала в ладоши.

— Мама, мама! — радостно закричала она. —Дядя Джулиен совсем поправился! Говорит без умолку, словно никакого удара и небыло. Он совсем такой, как раньше. И мы сейчас едем на Амелия-стрит.

Мэри-Бет торопливо вошла в комнату.

— Карлотта рассказала тебе об этой несчастнойдевочке? — обеспокоенно спросила она. — Я считаю, тебе не стоитвпутываться в это дело.