— Ах, невинная курочка, — сказал главарь, —как только ты могла подумать, будто люди, которым ничего не стоит пробудитьжалость в других, отличаются сентиментальностью? Знай же, дурочка, что нашисердца тверды как скалы, служащие нам крышей. Мыслимо ли, чтобы бесчисленныепреступления, которые мы творим ежедневно, оставили в наших душах хоть капелькужалости? Так что не надо упрямиться, тварь, тебе придется несладко, если тызаставишь меня повторять дважды.

Жюстина не нашлась, что возразить на это; ее нижние юбкиупали к ногам и открыли жадным взорам возбужденной толпы самое прекрасноеженское тело, какое только ей приходилось видеть. Беззащитная жертва любопытстваразвратников обоего пола, наша прелестница тотчас оказалась в плотном кольце, иее принялись ощупывать, гладить и целовать, причем женщины были не менеепылкими, чем мужчины, как вдруг один из них (сын атамана) заметил злосчастноеклеймо и обратил на него внимание присутствующих.

— А это что такое, малышка? — удивился один изпридворных. — Мне кажется, с такой печатью тебе нечего нас бояться, этистигматы делают тебя нашей сестрой, стало быть, не стоит строить из себянедотрогу. тогда Жюстина рассказала историю своей жизни, но опять, как в домеСен-Флорана, сделала это без особой охоты, поэтому ее уверили, что такоеневинное приключение не уронит ее в глазах присутствующих и что больше не надокутаться в одежды целомудрия. Такая сдержанность, сказали ей, судя по тому, чтоона продемонстрировала, скорее повредит ее репутации, нежели завоюет симпатии.

— Дитя мое, — заявил главарь, обнажая свое плечо,на котором красовался точно такой же знак, — ты видишь теперь, что мы стобой похожи, поэтому не стыдись больше того, что сближает тебя с твоимвожаком, и знай, что для нас такие печати — вовсе не позор, а заслуженная ипочетная награда; поцелуй мою, а я прижмусь губами к твоей. Нас здесь тридцатьчеловек заклейменных: вот каким людям ты даешь милостыню, вот кто обладаетталантом разжалобить тебя и выудить экю из твоего кармана от имени Господа, накоторого нам наплевать. Пойдем со мной, милый ангел, — продолжал он,увлекая Жюстину в отдельную пещеру, — эти старцы — мои подручные, мы сними проложим дорожку, расскажем обо всем остальным, потом уступим им место,если оно того стоит.

Всего было шесть стариков, которым предстояло атаковатьЖюстину. В подвале, куда ее привели, горели яркие лампы, положенные на полматрацы представляли собой довольно приличное ложе: это был будуар этих господ.

— Сначала отдайся нашему атаману, Жюстина, —сказал один из них, — потом мы будем подходить в порядке возраста. Кстати,обычно мы предаемся утехам плоти на глазах друг друга, поэтому не смущайся,девочка, что мы будем свидетелями твоего послушания.

Гаспар первым приступил к Жюстине, но будучи слишкомизношен, чтобы насладиться, он довольствовался предварительными процедурами и,повозившись четверть часа, сбросил скудное семя ей на грудь, между двух упругихполушарий.

Следующий, Раймон, побывал в свете: когда-то он былизвестным в Париже жуликом. Его страсти были более изощренными и требовалибольшего: он слизал сперму, оставленную своим собратом, заставил Жюстинулобзать себе задницу и, наконец, кончил ей в рот.

Таро раньше был священником, и вкусы его были болееутонченные; он унаследовал наклонности служителей иезуитского ордена, гдепрошли его юные годы, и поскодьку орган у него оставался еще тверд, содомитовладел задом и орал как дьявол, изливая сперму.

Рибер родился грубым, и его страсти несли на себе отпечатокего злобной души: он заставил Жюстину ласкать себя и осыпал ее пощечинами; еещеки горели, когда он утолил свой пыл около входа во влагалище, так как не имелни желания, ни сил удовлетвориться другим способом. Верноль, такой же злодей,как и его товарищ, проявил свою страсть по-иному: он сношал Жюстину вовлагалище, теребя при этом ее уши, и камертоном его наслаждению служилаиспытываемая ею боль.

Можен лобзал зад, кусал ягодицы, он хотел повторить подвигГаро: оба отличались теми же пороками, но силы у них были разные. Обманутый всвоих ожиданиях, Можен сбросил семя у подножия своего идола, и стоны, которыеон испускал, выражали одновременно и его огорчение и его блаженство.

— Заходите, дети, — сказал главарь остальным,выйдя из пещеры вместе со своими приближенными, — это создание стоит того,чтобы его попробовать… Только не толпитесь, соблюдайте порядок и установитеочередь. Пусть перемешаются мужчины и женщины, я не против удовольствий, но и вних надо соблюдать хоть чуточку порядка.

Среди них было восемь или девять мужчин, которые знали вжизни только мальчиков, и пять или шесть женщин, которые боготворили Венерулишь в одеждах Сафо, поэтому осталось около тридцати человек обоего пола, скоторыми предстояло иметь дело нашей героине. Все происходило упорядоченно, ноот этого она измучилась не меньше. Вынужденная подставлять то влагалище, тозад, зачастую и рот и подмышки, принуждаемая ласкать мужчин и женщин, приниматьтысячи поцелуев, один отвратительнее другого, выдерживать побои, порку розгами,пощечины, укусы, щипки, несчастная вышла из этой схватки похоти и жестокости втаком состоянии, о котором лучше не рассказывать читателю. Даже дети осквернилиее своими недетскими прихотями, а Жюстина, вечно сострадательная, вечно рабыня,вечно униженная, отдавалась неизбежному с покорностью, источник которой былдалеко-далеко от ее сердца.

Когда все стихло, ее отвели в пещеру, где позволили отмытьсяи очиститься, и поскольку пришло время обедать, Жюстину усадили за стол вместесо всей шайкой в просторном подземном зале. Разговор вели только о недавноиспытанных удовольствиях, женщины выражали свое мнение так же вольно, с тем жебесстыдством, что и мужчины, и бедная Жюстина призналась себе, что даже умонахов обители Святой Марии она не находилась в столь непристойном обществе.

Впрочем, сам обед был великолепен: на столе в изобилии быловсе, что делало его изысканным и сытным. В пещере по соседству с залом былоустроено подземелье, увешанное мясными тушами и дичью, где каждый деньзанимались кухней один мужчина и трое женщин. Пили много, и застолье сменилосьобщим сном. Тогда к Жюстине подошел бывший иезуит и тихо прошептал:

— У вас, дитя мое, самая красивая задница на свете, ядаже не успел как следует порезвиться в ней, поднимайтесь и пойдемте со мной:пока все спят, мы уединимся где-нибудь в уголке.

В таком одиночестве, оставленная всеми, Жюстина,естественно, обрадовалась, встретив человека, который проявил к ней интерес.Она посмотрела на говорившего и, найдя весь его вид более пристойным, чем уостальных, увидев довольно приятное лицо и почувствовав в этом человекенесомненный ум, она и не подумала его оттолкнуть. Новый поклонник нашей героинизавел ее в маленькую комнату, соседствовавшую с подвалом, где хранилось вино,чтобы побеседовать с ней; оба сели на какой-то чан, и между ними состоялсяпримерно такой разговор:

— Как только я вас увидел, дитя мое, — началГаро, — вы не представляете себе, какую симпатию вы мне внушили. Вашеочаровательное лицо говорит о вашем уме, ваша сдержанность — о воспитании, ваширечи — о благородном происхождении, и я, со своей стороны, искренне верю, чтоклеймо, которое вы носите, — это результат несчастья, а не дурногоповедения. Не буду скрывать от вас, мой ангел, что я опечален вашим присутствиемсреди нас, потому что отсюда не так легко уйти, как прийти сюда. Вы сами этопонимаете; коль скоро вы не согласитесь заниматься тем же, чем занимаются этилюди, я боюсь, что они будут держать вас здесь силой или убьют, когда насытятсявами. В этой отчаянной ситуации я вижу только один выход для вас: опереться наменя и положиться на мои заботы, а я постараюсь найти средство вызволить васотсюда.