– Ты поистине дьявольское существо, Лестат! –пробормотал он. – Дело в том, что, если ты все же проговоришься, я могусделать с тобой все, что мне будет угодно. И тебе это, конечно же, отличноизвестно. Я могу растоптать тебя, как Акаша растоптала Старейшего. Однимусилием воли могу сжечь тебя в пламени. Но я не хочу тебе угрожать. Я хочу,чтобы ты вернулся ко мне. Но я не допущу, чтобы тайна моя стала известна, непозволю своре бессмертных существ напасть на меня, как напали они в Венеции. Яне позволю, чтобы обо мне узнали другие мне подобные. И ты никогда – случайноили намеренно – не должен посылать кого-либо на поиски Тех, Кого СледуетОберегать, или Мариуса. Мое имя не должно произноситься в присутствии других.

– Я все понимаю, – ответил я.

– Ты говоришь искренне? Или мне все же следуетприпугнуть тебя? Должен ли я предупредить, что месть моя может быть ужасной? Ичто наказание коснется не только тебя, но и тех, кому ты доверишь эту тайну.Учти, Лестат, я уничтожил многих себе подобных, которые приходили, чтобы найтименя. И уничтожил их только потому, что они узнали древние легенды и мое имя.Потому что они не прекратили бы свои поиски.

– Я не в силах больше слушать это, – пробормоталя. – Клянусь, я никому ничего не расскажу. Но боюсь, что другие смогутпрочесть мои мысли, похитить образы, хранящиеся в моей голове. Арману,например, это удавалось с легкостью. Что, если…

– В твоих силах скрыть эти образы. Ты знаешь, как этоделается. Ты можешь послать им совсем другие видения и таким образом сбить их столку. Ты можешь закрыть свой разум. Это ты тоже умеешь делать. Однако давайпокончим с угрозами и предостережениями. На самом деле ничего, кроме любви, я ктебе не испытываю.

Некоторое время я сидел молча. В голове моей роились всякогорода запретные помыслы. В конце концов я не выдержал и высказал их вслух:

– Мариус, неужели тебе никогда не приходило в головурассказать остальным обо всем, что тебе известно? Я имею в виду, что ты мог бысделать свои знания достоянием нам подобных и таким образом собрать всехвместе.

– Боже милостивый! Конечно же нет, Лестат! Зачем бы ястал это делать? – Казалось, он был искренне озадачен.

– Да затем, чтобы мы смогли наконец обрести древниелегенды, чтобы смогли все обдумать и разобраться в загадках нашей истории, какделают это смертные. Чтобы могли поведать друг другу собственные истории,поделиться силами и знаниями…

– И воспользоваться ими так же, как прибегли к ним ДетиТьмы в борьбе против людей?

– Нет… я имел в виду не это.

– Послушай меня, Лестат. В вечности обществавстречаются достаточно редко. Большинство вампиров недоверчивы по натуре истремятся к одиночеству, потому что не любят никого. Время от времени ониобзаводятся одним или двумя тщательно отобранными и проверенными спутниками и охраняютместа своей охоты и свою собственность так же ревностно, как делаю это я. Онине захотят объединяться. И даже если им удастся преодолеть ожесточение,подозрительность и злобу, которые всегда разделяли их, и создать нечто вродесоюза, то очень скоро все закончится жесточайшей и непримиримой борьбой запревосходство и битвами за власть. Произойдет примерно то же самое, чтопозволила мне увидеть Акаша и что однажды уже случилось тысячу лет тому назад.Так или иначе, но мы воплощаем собой зло. Мы убиваем. А потому пусть лучше наэтой земле создают свои союзы смертные, объединяясь во имя добра.

Стыдясь собственных возбуждения, слабостей и импульсивности,я согласился с его доводами. Однако передо мной открылся целый мир новыхвозможностей.

– А как быть со смертными, Мариус? Неужели ты никогдане испытывал желания раскрыть перед ними свою сущность, рассказать им все, чтотебе известно?

И вновь мой вопрос ошеломил его.

– Неужели тебе не хотелось поведать о нас миру? –продолжал я. – А там будь что будет. Разве не казалось тебе, что этогораздо лучше, чем жить, скрываясь и окутывая себя тайной?

Он на минуту прикрыл глаза и опустил подбородок на сложенныеруки. Впервые мне удалось мысленным взором увидеть вереницу исходящих от негообразов, и я понял: он позволил мне проникнуть в его разум, потому что не былуверен в своем ответе. Его воспоминания обладали такой силой, что моисобственные возможности показались мне слабыми и хрупкими. А он между темвспоминал далекие времена, когда Рим правил всем миром и когда сам Мариуснаходился в расцвете своей смертной жизни.

– Ты вспоминаешь о том, как собирался всерассказать? – спросил я. – Как хотел раскрыть свой чудовищный секрет?

– Возможно. Но только в самом начале, когда меня мучилоотчаянное желание общаться с людьми и не терять с ними связи.

– Да, именно общаться, – повторил я, судовольствием произнося это слово.

И мне вспомнился вечер, когда я стоял на сцене театра Рено,приводя в ужас собравшихся в зале парижан.

– Однако это было только в очень-очень далеком прошлом, –медленно произнес он, находясь под впечатлением от своих воспоминаний. Егоприщуренные глаза были задумчивыми, словно он мысленно перенесся на множествовеков назад. – На самом деле это безумие и глупость. Если бы люди получилихотя бы одно подтверждение, они немедленно уничтожили бы нас. А я не желаюпогибать. Такого рода опасности и катастрофы меня не интересуют.

Я молчал.

– В действительности ты и сам не испытываешьпотребности сделать рассказы о нас достоянием общественности, –примирительно и успокаивающе промолвил он.

Пальцы его коснулись моей руки.

«На самом деле мне так этого хочется», – думал я, глядявдаль и вспоминая свое не такое уж далекое прошлое: театр, сказочные фантазии.Меня охватила невыразимая печаль.

– Тебя мучают одиночество и сознание своей чудовищнойсущности, – снова заговорил он. – А ты по натуре импульсивен инесдержан.

– Ты прав.

– Какой смысл что-либо кому-то рассказывать? Никтоничего не простит. Никто не искупит своей вины. Думать иначе не более чемдетские иллюзии. Откройся, позволь себя уничтожить – и чего ты этим добьешься?Сад Зла молча и с удовольствием поглотит твои останки. Так где, скажи мне,понимание и справедливость?

Я молча кивнул. Он сжал мою руку и медленно, словно неохотнои против воли, поднялся на ноги.