Изнуренный годом заключения в тюрьме, измученный длинным переходомна плохо пригнанной деревянной ноге, он уже не имел сил бороться с пневмонией идень за днем в бреду снова и снова переживал все битвы, стонал и пыталсявскочить с постели. Но ни разу за все время не позвал он к своему ложу ниматери, ни жены, ни сестры, ни возлюбленной, и это очень встревожило Кэррин.

— У каждого человека должны быть какие-тоблизкие, — говорила она. — А у этого словно бы нет ни единой роднойдуши на всем белом свете.

Однако, несмотря на истощение, организм у него оказалсякрепким, и хороший уход помог ему преодолеть болезнь. Настал день, когда вбледно-голубых глазах стало заметно отчетливое восприятие действительности, ивзгляд его упал на Кэррин: она сидела возле его постели, перебирая четки, илучи утреннего солнца играли в ее белокурых волосах.

— Значит, вы все же не приснились мне, — произнесон своим глуховатым, бесцветным голосом. — Надеюсь, я не доставил вамслишком много хлопот, мэм?

Выздоровление его подвигалось туго; день за днем он тихолежал, глядя на магнолия за окном, и присутствие его почти не ощущалось в доме.Кэррин прониклась к нему симпатией; его тихая необременительнаянемногословность импонировала ей. И нередко в знойные послеполуденные часы онаподолгу молча просиживала у его постели, отгоняя мух.

Кэррин вообще была молчалива в эти дни: тоненькая, хрупкая,она неслышно, как привидение, двигалась по дому, выполняя те работы, которыебыли ей под силу. И много молилась, ибо стоило Скарлетт без стука заглянуть кней в комнату, как она неизменно заставала Кэррин коленопреклоненной возлекровати. Зрелище это всякий раз вызывало досаду у Скарлетт, считавшей, чтовремя молитв прошло. Если бог нашел нужным так их покарать, значит, онпрекрасно обходится без их молитв. У Скарлетт религия всегда носила характерсделки. Она обычно обещала богу вести себя хорошо в обмен на те или иные егомилости. Но бог, по ее мнению, то и дело нарушал условия сделки, и теперь оначувствовала себя свободной от любых обязательств по отношению к нему. И всякийраз, застав Кэррин в молитве на коленях, в то время как той надлежаловздремнуть после обеда или заняться починкой белья, она злилась, считая, чтосестра увиливает от участия в совместных трудах.

Примерно это она и сказала Уиллу Бентину как-то вечером,когда он уже стал вставать с постели, и была немало поражена, услышав в ответтакие, произнесенные бесцветным глуховатым голосом слова:

— Не трогайте ее, мисс Скарлетт. Это приносит ейутешение.

— Утешение?

— Конечно. Она молится за вашу матушку и за него.

— За кого Это — «за него»?

Бело-голубые глаза без удивления поглядели на нее из-подрыжеватых ресниц. Ничто, по-видимому, не могло ни удивить, ни взволновать УиллаБентина. Быть может, он видел слишком много неожиданного и непредставимого,чтобы сохранить способность изумляться. Ему не казалось странным, что младшаясестра не раскрывала Скарлетт своего сердца. Он принимал это как нечто самособой разумеющееся, как и то, что Кэррин нашла возможным делиться с ним, совсемчужим ей человеком.

— За своего поклонника, за этого мальчика — Брента, незнаю, как его фамилия, который погиб при Геттисберге.

— За своего поклонника? — переспросилаСкарлетт. — Какая чушь! И он, и его брат были моими поклонниками.

— Да, она мне тоже так говорила. Похоже, что все юношиво всем графстве были вашими поклонниками. Но тем не менее он стал еепоклонником, после того как вы отвергли его. Ведь он обручился с мисс Кэррин,когда в последний раз приезжал домой на побывку. Она говорит, что ей никтоникогда не нравился — только он, и она получает успокоение, молясь за него.

— Чепуха! — сказала Скарлетт, почувствовав легкийукол ревности.

Она с любопытством поглядела на этого худосочного человека скостлявыми плечами, сутулой спиной, рыжеватыми волосами и спокойным немигающимвзглядом. Вот, значит, как — ему известны секреты ее семьи, которые сама она непотрудилась узнать. Так вот почему Кэррин бродит по дому как сомнамбула и всевремя молится богу. Ничего, это пройдет. Тысячи девушек забывают своих мертвыхвозлюбленных.., да и мертвых мужей тоже. Она же пережила потерю Чарльза. А вАтланте она знала одну женщину, которая трижды вдовела за войну и все же неутратила способности интересоваться мужчинами. Именно эти соображения она ивысказала Уиллу, но он покачал головой.

— Мисс Кэррин не такая, — убежденно сказал он.Уилл оказался приятным собеседником, потому что сам говорил мало, но умелслушать и понимать. Скарлетт делилась с ним своими сомнениями по части сева,прополки, рыхления почвы, откорма свиней и разведения коров, и он давал ейдобрые советы, так как имел небольшую ферму в Южной Джорджии и двух негров. Онзнал, что теперь его негры получили свободу, а ферма заросла сорняком и молодойсосной. Его единственная сестра несколько лет назад уехала со своим мужем вТехас, других родственников у него не было, и он остался один как перст на всембелом свете. Впрочем, это, казалось, мало волновало его, так же как и потеряноги, которой он лишился в Виргинии.

И после целого дня тяжелой работы, после воркотни негров,нытья и шпилек Сьюлин, после бесконечно повторявшихся вопросов Джералда — гдеЭллин? — Скарлетт отдыхала душой, беседуя с Уиллом. Ему она могла сказатьвсе. Она даже рассказала ему, как застрелила янки, и расцвела от гордости,услыхав его немногословную похвалу:

— Чистая работа!

Мало-помалу все обитатели дома нашли путь в комнату Уилла,все шли к нему со своими тревогами и бедами — все, даже Мамушка, котораяпоначалу держалась с ним холодно, памятуя, что он невысокого происхождения ивладелец всего двух рабов. Как только Уилл смог ковылять по дому, он тотчаснашел себе работу — стал плести корзины и чинить поломанную янки мебель. Крометого, он очень умело резал по дереву, и Уэйд не отходил от него ни на шаг, таккак Уилл вырезал ему всевозможные игрушки — первые в его жизни настоящиеигрушки. Теперь, когда в доме появился Уилл, все, отправляясь по своим делам,уже спокойно оставляли на него Уэйда и двух малюток, ибо он не хуже Мамушкиумел позаботиться о них, — разве что только Мелани превосходила его вумении успокоить раскричавшегося белого или черного младенца.

— Вы были неслыханно добры ко мне, миссСкарлетт, — сказал однажды Уилл, — а ведь я для вас чужой человек. Ядоставил вам уйму беспокойства и хлопот, и если вы не против, я бы хотел пожитьздесь еще и помочь в работе чем смогу, пока не расплачусь с вами хоть немногоза вашу заботу обо мне. Совсем-то расплатиться, до конца, я не смогу никогда,потому как жизнь человеческая слишком дорога — ее ничем не оплатишь.

Итак, Уилл Бентин остался жить в Таре, и как-то незаметно,само собой, значительная часть груза, лежавшего на плечах Скарлетт,переместилась на его костлявые плечи.