«Мы посеем еще хлопка, еще много, много хлопка. Завтра жепошлю Порка в Мейкон купить семян. Теперь янки уже не сожгут наш хлопок, ивойскам Конфедерации он тоже не нужен. Великий боже! Хлопок этой осенью долженвзлететь в цене до небес!» Она прошла в кабинет Эллин и, не обращая внимания наплачущих сестер и Мелани, присела к секретеру, взяла гусиное перо и сталаподсчитывать, сколько у нее в наличии денег и сколько она сможет прикупить наних семян для посева хлопка.

«Война окончилась, — снова подумала она и внезапновыронила перо. Ощущение безмерного счастья затопило ее, — Войнаокончилась, и Эшли… Если Эшли жив, он возвратится домой. А думает ли об этомМелани, оплакивающая сейчас крах Правого Дела?» — вдруг мелькнула у нее мысль.

«Скоро мы получим письмо… Нет, не письмо. Почта еще неработает. Но скоро… Словом, так или иначе, он скоро даст нам знать о себе!» Нопроходили дни, складываясь в недели, а от Эшли не было вестей. Почта в Южныхштатах работала еле-еле, а в сельских местностях не работала вовсе. Время отвремени какой-нибудь случайный заезжий человек из Атланты привозил письмецо оттетушки Питти, слезно молившей Мелани и Скарлетт вернуться к ней. Но от Эшливестей не было.

После капитуляции Юга подспудно тлевшая между Скарлетт иСьюлин распря из-за лошади вспыхнула с новой силой. Поскольку теперь опасностьнападения янки миновала, Сьюлин возжелала ездить с визитами по соседям. Тоскуяот одиночества, от утраты прежнего веселого общения с друзьями и знакомыми,Сьюлин страстно рвалась навестить соседей — прежде всего хотя бы для того,чтобы убедиться, что во всех других поместьях дела идут не лучше, чем в Таре.Но Скарлетт проявила железное упорство. Лошадь нужна для дела: возить дрова излеса, пахать. И Порку надо ездить на лошади — искать, где можно купитьпровизии. А по воскресеньям коняга заслужила право попастись на выгоне иотдохнуть. Если Сьюлин припала охота наносить визиты, никто не мешает ейотправиться пешком.

До прошлого года Сьюлин едва ли хоть раз за всю жизнь прошлапешком более ста ярдов, и предложение Скарлетт совсем не показалось ейзаманчивым. Она осталась дома, ворчала, плакала и то и дело восклицала: «О,если бы мама была жива!» — за что в конце концов получила от Скарлетт давноОбещанную затрещину, — которая оказалась настолько крепкой, что опрокинулаее среди неистового визга на постель и вызвала переполох во всем доме. Послеэтого у Сьюлин явно поубавилось желания хныкать — во всяком случае, вприсутствии Скарлетт.

Скарлетт не соврала, говоря, что хочет, чтобы лошадьотдыхала, но она сказала лишь полуправду. Другая половина правды заключалась втом, что сама Скарлетт в первый же месяц после окончания войны побывала свизитами у всех соседей, и то, что она увидела на знакомых с детства плантациях,в домах у знакомых с детства людей, сильнее поколебало ее мужество, чем ейхотелось бы в этом признаться.

У Фонтейнов — благодаря отчаянной скачке, вовремяпредпринятой Салли, — дела шли лучше, чем у других, но их положениеказалось благополучным лишь на фоне поголовного бедствия. Бабушка Фонтейн такдо конца и не оправилась после сердечного приступа, приключившегося с ней в тотдень, когда она возглавила борьбу с пожаром и отстояла от огня свой дом. Старыйдоктор Фонтейн медленно поправлялся после ампутации руки. Тони и Алекс неумелопахали и мотыжили землю. Перегнувшись через ограду, они пожали Скарлетт руку,когда она приехала их проведать, и отпустили шуточки по адресу ееразваливающейся повозки, но в глубине их темных глаз притаилась горечь: ведь, подсмеиваясьнад Скарлетт, они подсмеивались и над собой. Она попросила их продать ейкукурузных зерен для посева, и они пообещали выполнить ее просьбу и тут жеударились в обсуждение хозяйственных проблем. Рассказали, что у них двенадцатькур, две коровы, пять свиней и мул, которого они пригнали домой с войны. Однаиз свиней только что сдохла, и они боятся, что за ней могут пасть и другие.Слушая, как эти бывшие денди, для которых модный галстук был едва ли не главнымпредметом серьезного беспокойства, озабоченно говорят о свиньях, Скарлеттрассмеялась, и в ее смехе тоже прозвучала горькая нотка.

Все очень радушно принимали ее в Мимозе и настояли, чтобыона взяла кукурузные семена в подарок, без денег. Фонтейновские темпераментымгновенно вспыхнули как порох, когда она положила зеленую купюру на стол, ибратья наотрез отказались принять деньги. Скарлетт взяла зерна и украдкойсунула долларовую бумажку в руку Салли. Сейчас Скарлетт просто не верилось, чтоэта Салли — та самая молодая женщина, которая принимала ее восемь месяцевназад, когда она только что возвратилась в Тару. Та Салли тоже была оченьбледна, но дух ее не был сломлен. Теперь она казалась мертвой, опустошенной,словно поражение Юга отняло у нее последнюю надежду.

— Скарлетт, — прошептала она, сжимая купюру вруке. — К чему было все это? За что мы сражались? О, мой бедный Джо!

— Я не знаю, за что мы сражались, и не желаюзнать, — сказала Скарлетт. — Меня это не интересует. И никогда неинтересовало. Война — мужское занятие, а не женское. Меня сейчас интересуеттолько одно — хороший урожай хлопка. Возьми этот доллар и купи Джо какую-нибудьодежду. Видит бог, она ему не помещает. Я не намерена вас грабить, как бы Алекси Тони ни старались быть рыцарями.

Братья проводили ее до повозки, галантно, невзирая на свойоборванный вид, помогли ей взобраться на козлы, пошутили — весело инепринужденно, чисто по-фонтейновски, — но картина их обнищания стояла уСкарлетт перед глазами, когда она покидала Мимозу, и по спине у нее пробегалхолодок. Она сама так устала от нищеты и скаредности! Как приятно было быувидеть людей, живущих в довольстве, не тревожась о куске хлеба на завтрашнийдень!

Кэйд Калверт возвратился к себе в Сосновые Кущи, и Скарлетт,поднявшись по ступенькам старого дома, в котором она так часто танцевала вбылые счастливые времена, и поглядев Кэйду в лицо, увидала на нем печатьсмерти. Кэйд страшно исхудал и все время кашлял, полулежа на солнце в кресле,набросив на колени плед, но при виде Скарлетт лицо его просветлело. Небольшаяпростуда застряла у него где-то в грудной клетке, сказал он, делая попыткуподняться Скарлетт навстречу. Слишком много приходилось спать под дождем. Носкоро он поправится и вместе со всеми примется за дело.

Катлин Калверт, заслышав их голоса, вышла из дома наверанду. Глаза ее встретились за спиной брата с глазами гостьи, и Скарлеттпрочла в них горькую истину и отчаяние. Кэйд, быть может, и не понимал, ноКэтлин понимала. В Сосновых Кущах царило запустение, в них буйствовали сорняки,на полях начала пробиваться молодая сосновая поросль, а дом стоял заброшенный,неопрятный. Сама Кэтлин очень похудела и держалась натянуто.

Кэтлин и Кэйд жили в этом пустом, странно гулком доме вместесо своей мачехой-янки, четырьмя маленькими единокровными сестренками и Хилтоном— управляющим-янки. Скарлетт всегда недолюбливала Хилтона, как не любила она иотцовского управляющего Джонаса Уилкерсона, а сейчас, когда Хилтон не спешанаправился к ней и приветствовал ее как равный равную, невзлюбила еще пуще.Прежде его отличала та же смесь угодливости и нахальства, которая была присущаи Уилкерсону, но теперь, когда мистер Калверт и Рейфорд погибли на войне, аКэйд был смертельно болен, всю угодливость Хилтона как ветром сдуло. Втораямиссис Калверт никогда не умела поставить себя с неграми-слугами так, чтобызаслужить их уважение, и трудно было ожидать, что она больше преуспеет с белымслугой.