– отказывать в любви тому, кто немножко отходит от правил.

– Я не отказываю, – пожал я плечами. – Просто это слово намного больше романтических взаимоотношений двух людей, даже если они продолжаются после чьей-то смерти.

– Слово, – вторила Алиса. – Слово, ну точно, – посмеялась она. – Для тебя любовь – просто обмазанное соплями и моралью слово. Ты не любишь.

– Люблю.

– Не по-настоящему.

– Вы ничего обо мне не знаете.

Ее стекающая усмешка прояснилась. Алиса лениво воздела бутылку и сказала вместо тоста:

– Беспородье – тоже порода, малой.

Я сделал вид, что не понял.

– Я прошла шесть лет детдома и две приемных семьи, прежде чем поняла, как вести себя… Плакать, когда больно. Смеяться, когда хорошо. Не наоборот. У меня было чертовски много возможностей изучить нюансы нашей природы. Я тебе еще в галерее сказала… Я знаю эти глаза.

– И? – холодно уточнил я.

– И, – хмыкнула она. – Ты ссыкло. Боишься, что тебя все бросят. И потому либо бросаешь первым, либо выбираешь тех, с кем нет шансов по определению. Такие как ты везде ищут подтверждение, что любовь – это катастрофа, чтобы с чистым сердцем отказаться от нее. Только это ложь. Ты лжец. И трус. Самый обыкновенный. У тебя нет права осуждать тех, кто на арене.

О, я и не осуждал. Лишь не мог понять, где заканчивалось равенство между человеком и человеком, и один вдруг становился больше другого и, пользуясь этим, говорил: ну да, просто убийство. Просто смерть. И мне бы спросить ее, где же место любви, между убийством и смертью – где она, такая настоящая? Но это было бы слишком легко. Не понимать другого – легче легкого.

Алиса с усилием вскарабкалась по плите. Я напрягся, когда она принялась шарить по кухонному шкафчику, сбрасывая в ноги содержимое полок.

– Прекратите, – попросил.

Она прекратила. Потому что перешла к ящикам снизу, а там лежал большой кухонный нож. Я выпрямился, пытаясь что-то сказать на ее – его – приближение.

– Тсс, – Алиса приложила лезвие к губам и опустилась на пол.

Минуя ступор, я почувствовал, как на ноге натянулась веревка.

– Зачем вы это делаете? – Заглянул под стол.

Пиля ножом узел, Алиса усмехнулась:

– Плохие девочки ненавидят макраме.

Не сразу, но у нее получилось освободить нас. Веревка опала. Алиса выпрямилась, и ее тут же повело. Нож стукнулся об пол. Шатаясь, она вернулась за бутылкой.

– Он не стал бы возиться, – пояснила после пары глотков. – И ты остался бы без ноги.

– Спасибо, – не сразу нашелся я.

Она насмешливо развела руками, окинула трейлер мутным взглядом:

– Плевать, что там в книжках. Я люблю его. Так сильно, что могла бы сожрать. Но от этого, блин, умирают, понимаешь? – спросила она не то, чтоб у меня. – Я просто, по ходу… Так и не смогла с этого слезть. Ведь каким бы монстром я ни была, он никогда не выставлял счет. Он терпел, так много и долго, и я думала, это он тоже так любит меня. А Стеф, блин, ждал метаморфозы… – Она ощупала корку на губе. – Когда я стану кем-то еще.

Алиса медленно приблизилась:

– Почему мы должны становиться кем-то еще? Я хочу быть собой. Вот такой. Чтобы вот такой меня любили. Потому что я, значит, должна измениться, а все остальные в этом проклятом мире, а? Все остальные, кто не ваши? Я должна измениться, а потом еще и их изменить? Это как вообще работает? Это, по-твоему, честно? Пока одни творят, что хотят, не парясь над моралью и предназначением, другие должны горбатиться на всеобщее благо? Которое девяносто процентов жителей сраной планеты даже не заслуживают.

Она стукнула передо мной бутылкой. Я молчал. Как всегда. Нож лежал на полу, но и без него я не знал, что с ней делать.

– Неужели… – промолвил, наконец, – Вы ни разу не хотели стать кем-то большим?

Алиса со вздохом облокотилась на меня, тяжелая, вязкая от химии и алкоголя. Я поспешно отодвинулся, позволяя ей стечь на сидение рядом.

– По правде, я хотела стать актрисой. Но Стеф все время повторял: порно – это не кино. – Она рассмеялась, будто не было никакого монолога до. – Он такой чувствительный в этом вопросе, знаешь. Из-за того, что его мать… ну… делала всякое. Убила бы суку, если б могла. Но наркота справилась четче и быстрее.

Она откинула голову и посмотрела на меня с темной, плотской нежностью:

– А твоя? Кем ты заставляешь ее быть?

– Я не заставляю.

– Го-о-онишь.

Ее ресницы дрогнули, сужая взгляд. Алиса сонно улыбнулась и, приспустившись, устроила голову на моем плече.

– Эх, малой… Такие, как вы, не должны существовать. Это неправильно. Потому что, – воздела Алиса пустую руку, – мы все говно тогда.

Она покрутила ладонь, рассматривая собственные пальцы, но, может, и госпожу М. сквозь них.

– Вы приходите, когда все плохо. Делаете нашу жизнь такой простой, что на вашем фоне мы истерички и бездельники. Но это мелочи. Намного хуже, когда вы уходите. Каждый раз, как навсегда. Эта дыра, малой, от вас и ваших обещаний, от того, как вы произносите это идиотское слово – будущее… – Алиса потянулась к заоконной белизне. – У тебя есть будущее, – шепотом повторила она. – Эту дыру ничем не заполнить. Она больше, чем твой привередливый бог.

От скользнувших по моему лицу пальцев тянуло водкой и кровью, антисептиком и физраствором.

– Не надо, – попросил я, отстраняясь. – Пожалуйста.

Но Алиса подтянулась, шелестя:

– Послушай меня, малой. Слушай очень внимательно.

Я шумно выдохнул. Она прижалась лбом к моему лбу.

– Если хочешь сделать свою девочку свободной… Чтобы она больше не ждала тебя… Не искала в местах прошлых встреч и чьих-то постелях… Дай ей повод себя ненавидеть.

Я вздрогнул. Алиса запустила пальцы мне в плечо.

– Будь виноват во всем, что она не сможет пережить. И, уходя, забери это с собой. Чтобы не осталось поводов для если. Чтобы в день, когда ты уйдешь, ей стало легче дышать.

– Я… – выдохнул.

И замолк.

Потому что не знал, что сказать. Потому что Алиса уже уплыла куда-то с мечтательной, растворяющей черты лица улыбкой. Потому что в трейлер дверь снова открылась, и до меня донесся возглас:

– Наконец-то!

А до нее, лежащей на мне – вряд ли.

Фея подошла к нам, окинула Алису раздраженным взглядом:

– Мы адово выбились из графика. Давай, подъем. Нужно немедленно начинать.

Было бы здорово, вдруг подумал я, если бы она не встала. Если бы все милосердно закончилось само собой, здесь и сейчас. Но Алиса, тихо засмеявшись, приподнялась: надо мной, над столом.

– И помни… – прошелестела. – Никаких если…

Фея помогла ей встать на ноги. Найти выход, в общем-то, тоже.

– Я не смогу, – сказал я им вслед. – Я не хочу, чтобы Криста ненавидела меня.

Алиса покачнулась и обернулась с улыбкой, с которой как-то сказала: эта битва прекрасна. Которой обещала, что первым убьет меня.

– Значит, ты ближе к настоящей любви, чем думаешь.

И так, навсегда улыбаясь, ушла.

* * *

Я был свободен, но, конечно,