– Послушай меня, Лестат, – сказал он. – Кзападу отсюда есть остров, который не находится под моей защитой. На его севернойоконечности расположен греческий город со множеством прибрежных таверн,открытых для моряков всю ночь. Садись в лодку и отправляйся туда. Займисьохотой и забудь обо всем, что здесь произошло. Уясни для себя те новыевозможности, которые ты получил вместе с ее кровью. Но постарайся не думать нио ней, ни о нем. А самое главное, постарайся ничего не замышлять против него.Перед рассветом возвращайся обратно в дом. Это не составит для тебя труда. Тынайдешь дюжину открытых дверей и окон. Сделай так, как я прошу. Ради меня.

Я опустил голову. Во всем поднебесном мире существовалотолько одно, что могло отвлечь меня и выветрить из моей головы все мысли – иблагородные, и тревожные. Человеческая кровь, человеческое сопротивление ичеловеческая смерть.

Я без возражений направился по мелководью к лодке.

Почти на заре я взглянул на свое отражение в металлическомзеркале, висящем на стене грязного жилища моряка в одной из прибрежныхгостиниц. Я увидел джентльмена в парчовом сюртуке и отделанной кружевамирубашке, с порозовевшим от недавно выпитой крови убитого мною человека лицом.За моей спиной распластался на столе мертвый человек. В руках он все еще сжималнож, которым чуть раньше пытался перерезать мне горло. Там же стояла бутылкавина, в которое была подсыпана отрава и которое я упорно отказывался пить,придумывая разного рода шутливые отговорки, пока наконец он не потерял терпениеи не решился использовать последнее средство. Его мертвый товарищ валялся накровати.

Я продолжал смотреть в зеркало на молодого повесу с копнойсветлых волос.

– Что ж, не будь я вампир Лестат… – произнес явслух.

Однако вся кровь мира не могла избавить меня от ужасныхвидений, возникших перед моими глазами, едва я вернулся к себе и лег отдыхать.

Я не мог перестать думать о ней и о том, ее ли смех я слышалво сне в прошлый раз. Я не мог понять, почему вместе со своей кровью она непослала мне никаких видений. Но не успел я закрыть глаза, как перед моиммысленным взором стали проноситься навеянные магией и потому находящиеся запределами сознания картины одна восхитительнее другой. Мы вместе шли поогромному залу дворца – не этого, но тем не менее знакомого мне. Кажется, этобыл дворец в Германии, где сочинял свою музыку Гайдн. И она говорила со мнойтак спокойно и обыденно, словно делала это уже тысячи раз: «Расскажи мне обовсем – о том, во что теперь верят люди, о том, что ими движет, обо всехизобретениях и чудесных открытиях…» На ее голове была сделанная по последнеймоде шляпа с белым пером, прикрепленным к широким полям, и с белой вуалью,повязанной поверх шляпы и заканчивающейся бантом под подбородком. А ее лицобыло таким юным…

Когда я открыл глаза, то сразу понял, что Мариус уже ждетменя. Действительно, я застал его в своей комнате. Он стоял возле пустогофутляра от скрипки, повернувшись спиной к окну, за которым шумело море.

– Тебе придется уехать немедленно, малыш, –грустно сказал он. – Я надеялся, что у нас будет больше времени, но увы…Лодка уже готова и ждет тебя.

– Это из-за моего поступка? – в отчаянии от того,что меня прогоняют, спросил я.

– Он устроил погром в святилище, – ответил Мариус,но тон его голоса призывал меня сохранять спокойствие. Одной рукой он обнялменя за плечи, а в другую взял мою дорожную сумку, и мы направились кдвери. – Я прошу тебя уехать, потому что только так мне удастсяутихомирить его. Но я прошу тебя помнить не его гнев, а все то, что я рассказалтебе, и не сомневаться, что мы встретимся вновь.

– Ты боишься его, Мариус?

– Нет, что ты, Лестат. Ты можешь быть спокоен. Он ужене раз вытворял нечто подобное. Поверь, он сам не ведает, что творит. В этом ясовершенно уверен. Он знает лишь одно: кто-то посмел встать между ним и Акашей.Необходимо только время, чтобы он впал в прежнее состояние.

Он снова использовал то же самое выражение: «впал в прежнеесостояние».

– А она продолжает сидеть, словно не сходила с места?

– Я хочу, чтобы ты немедленно уехал, только потому, чтоне желаю провоцировать его, – сказал Мариус, выходя вместе со мной из домаи направляясь к выбитым в склоне горы ступеням. – Какой бы великой ни быланаша способность одним усилием воли заставлять двигаться предметы, воспламенятьих или причинять какой-либо иной вред, она не распространяется на большиерасстояния. Вот почему я хочу, чтобы этой же ночью ты уехал и отправился в Америку.Так ты сможешь скорее вернуться ко мне, когда его возбуждение пройдет и он обовсем позабудет. А я не забуду ничего и буду тебя ждать.

Когда мы подошли к краю скалы, я увидел внизу стоящую вбухте галеру. Мне казалось невероятным, что я должен покинуть Мариуса и уехатьс острова прямо сейчас.

– Тебе нет нужды спускаться со мной, – промолвиля, беря у него из рук сумку и стараясь не казаться чересчур удрученным. В концеконцов, я сам во всем виноват. – Я не хочу лить слезы в присутствиипосторонних. Попрощаемся здесь.

– Если бы только мы могли побыть вместе хоть ещенесколько ночей! – воскликнул он. – Мы могли бы спокойно обдуматьвсе, что произошло. Но моя любовь останется с тобой навсегда. И постарайся незабывать то, что я говорил тебе. Когда мы встретимся вновь, у нас будетмножество тем для разговоров… – Он вдруг замолчал.

– В чем дело, Мариус?

– Скажи мне правду: ты жалеешь о том, что я нашел тебяв Каире и привез сюда?

– Как ты мог подумать об этом? Я жалею только об одном:о том, что уезжаю. А вдруг я не смогу найти тебя снова или ты не найдешь меня?

– Когда придет время, я непременно тебя найду. И помни:у тебя всегда есть возможность позвать меня так же, как ты звал меня прежде.Когда я услышу твой зов, то ради того, чтобы на него ответить, преодолею такиерасстояния, какие никогда не стал бы преодолевать по собственной воле. В нужныймомент я непременно откликнусь на твой зов. В этом можешь не сомневаться.

Я лишь молча кивнул. Мне хотелось сказать ему так много, ноя не в силах был вымолвить ни слова.

Мы долго стояли обнявшись. Потом я повернулся и началмедленно спускаться к морю. Я ни разу не оглянулся и думаю, что Мариус понялпочему.

Я сам не представлял себе, как сильно я нуждаюсь в «мире»,пока мой корабль не вошел наконец в мрачный и темный залив Сен-Жан и я неувидел на фоне ясного неба черную рваную линию заболоченного берега.