Я прислонился затылком к склизкой от мха стенке коралловогоизвестняка, закрыл глаза, протянул руку. Тянулся, пока не нащупал что-тогладкое и круглое. А потом два мои пальца скользнули в дыру, практическинаверняка в глазницу. И поскольку я не сомневался, что Джек раздавил черепАдрианы…

— Всё закончилось хорошо, насколько такое возможно на этойоконечности острова, — сказал я няне Мельде. — Могила у вас, конечно, не очень,но, возможно, надолго вы здесь не задержитесь, дорогая моя. Могу я оставитьсебе ваши браслеты? Им скорее всего ещё придётся послужить мне.

Да. Я опасался, что меня ждёт ещё одно испытание.

— Эдгар? — В голосе Уайрмана слышалась тревога. — С кем тыговоришь?

— С той, что действительно остановила её, — ответил я.

И поскольку та, что действительно остановила Персе, несказала, что просит вернуть браслеты, я оставил их на руке и приступил ктяжкому труду: подъёму на ноги. С брюк на землю посыпались поросшие мхомкерамические осколки. Левое колено (здоровое), по ощущениям, раздулось, брючинаоблепила его. Голова пульсировала от боли, грудь жгло огнём. Казалось, лестницавысотой в милю, но наверху я видел очертания Джека и Уайрмана, наклонившихсянад краем цистерны, чтобы подхватить меня, когда (если) я окажусь в пределахдосягаемости их рук.

Я подумал, что сегодня луна в три четверти, и я не смогуувидеть её, пока не выберусь из этой дыры в земле. Я начал подниматься.

Луна, большая и жёлтая, поднялась над восточным горизонтом,осветив густые джунгли, отделявшие южную оконечность острова, и позолотивобращённую на восток сторону разрушенного особняка Джона Истлейка, где онкогда-то жил с домоправительницей и шестью дочерьми… полагаю, жил достаточносчастливо, пока падение Либбит с возка не изменило всю их жизнь.

Луна также позолотила долго пробывший в воде, поросшийкораллами скелет, который лежал на куче сорняков и лиан. Их выдрали Уайрман иДжек, когда очищали крышку цистерны. И когда я смотрел на останки ЭмериПолсона, на ум пришли шекспировские строки, и я не удержался, продекламировалих: «Отец твой спит на дне морском… кораллом кости станут».[195]

Джека начало трясти, словно задул сильный холодный ветер. Ондаже обхватил себя руками. Наконец он осознал, что нам грозило.

Уайрман наклонился. Поднял одну тонкую откинутую руку. Онабеззвучно развалилась на три куска. Эмери Полсон пробыл всаШо долго, оченьдолго. Сквозь решётку рёбер торчал гарпун. Уайрман вытащил его, для этого емупришлось выдёргивать наконечник из земли.

— А как вы не подпускали к себе этих близняшек-из-ада? Когдаостались с разряженным пистолетом? — спросил я.

Уайрман сделал выпад, держа гарпун, как кинжал. Джек кивнул.

— Да, я выхватил гарпун из-под его ремня и делал то жесамое. Не знаю, как долго мы смогли бы продержаться… они были, как бешеныесобаки.

Уайрман сунул за пояс гарпун с серебряным наконечником,который наконец-то упокоил Эмери Полсона.

— Раз уж мы заговорили о временном факторе, нам надоподумать о другом контейнере для твоей новой куклы. Какие будут предложения,Эдгар?

Он был прав. Я не мог представить себе, что Персе проведётследующие восемьдесят лет в ручке фонаря компании «Гаррити». Я уже задавалсявопросом, как долго протянет перемычка между отделениями для батареек илампочки. И кусок облицовки, вывалившийся из стены и упавший на керамическийбочонок со столовым виски — случайность… или победа разума над временем послемногих лет целеустремлённой работы? Для Персе — подкоп, проделанный заострённымконцом ложки?

Однако фонарь справился с отведённой ему ролью. Господи,благослови практичность Джека Кантори. Нет… звучит слишком убого. Господи,благослови Джека.

— В Сарасоте есть серебряных дел мастер, — продолжилУайрман. — Mexicano muy talentoso.[196] У Мисс Истлейк есть… было несколько егоработ. Готов спорить, я могу заказать ему герметичный цилиндр, достаточнобольшой, чтобы вложить в него фонарь. Таким образом мы получим то самое, чтостраховые компании и футбольные тренеры называют двойной гарантией. Обойдётсятакой цилиндр недёшево, но что с того? После всех юридических проволочек ястану очень богатым человеком. Я сорвал здесь банк, мучачо.

— La loteria, — вырвалось у меня.

— Si, — согласился Уайрман. — Чёртова лотерея. Пошли, Джек.Поможешь мне сбросить Эмери в цистерну.

Джека передёрнуло.

— Ладно, но я… не хочу я прикасаться к нему.

— С Эмери я тебе помогу, — вызвался я. — Джек, ты держифонарь. Уайрман? Давай это сделаем.

Вдвоём мы закатили Эмери в дыру в земле, потом побросаливниз те его части, которые оторвались… и которые мы смогли найти. До сих порпомню его костно-коралловую улыбку, когда он полетел в темноту к своей жене.Иногда, разумеется, мне всё это снится. В этих снах я слышу, как Ади и Эм зовутменя из темноты, спрашивают, не хотел бы я спуститься, присоединиться к ним. И,бывает, во сне я это делаю. Бросаюсь в эту тёмную и вонючую дыру, чтобыоборвать воспоминания.

Это сны, после которых я просыпаюсь, крича, размахиваярукой, которой давно уже нет.

Уайрман и Джек задвинули крышку цистерны на место, а потоммы пошли к «мерседесу» Элизабет. Это была долгая, болезненная прогулка, к концукоторой я уже не шёл — плёлся. Время словно двинулось вспять, вернулось впрошлый октябрь. Я думал о нескольких таблетках оксиконтина, которые дожидалисьменя в «Розовой громаде». Выпью три, решил я. Три не просто убьют боль; приудаче они обеспечат мне как минимум несколько часов сна.

Оба моих друга спрашивали, не помочь ли мне, предлагалиподставить плечо. Я отказался. Потому что в эту ночь мне предстояла ещё однапрогулка; с этим я для себя уже всё решил. У меня ещё не было последнегокусочка этого паззла, но я уже представлял, каким он будет. Что сказалаЭлизабет Уайрману? «Ты захочешь, но нельзя».

Слишком поздно, слишком поздно, слишком поздно.

Сама идея ещё не оформилась. С чем вопросов не было — такэто с шумом ракушек. Он слышался и внутри «Розовой громады», в любом месте, ночтобы ощутить полный эффект, следовало подойти к вилле снаружи. Именно тогдашум этот более всего напоминал голоса. И столько вечеров я потратил нарисование, тогда как мог слушать.