Он улыбнулся: что-то она сказала бы, знай она, что он, всущности, и есть хозяин Дрохеды. Но он не намерен ей это говорить, пускай всездесь думают, что их благополучие зависит от совершенно постороннего человека,которому он поручил роль посредника.

— Пожалуйста, миссис О'Нил, называйте меня простоЛион. — Он произнес свое имя почти как Ливень, как звала его Джастина, иневесело подумал — наверно, эта женщина не скоро станет так непринужденно кнему обращаться, она явно не из тех, что чувствуют себя легко с чужими. —Нет, у меня нету никаких официальных дел в Австралии, но меня привела сюдаочень веская причина. Я хотел видеть вас.

— Меня?! — изумилась Мэгги. И, словно чтобы скрытьсмущение, тотчас заговорила о другом:

— Мои братья часто вас вспоминают. Вы были так добры кним, когда они приезжали в Рим на посвящение Дэна. — Имя Дэна прозвучалоестественно, без надрыва, словно она нередко его произносила. — Надеюсь,вы погостите у нас несколько дней и повидаетесь с ними.

— Охотно, миссис О'Нил, — с легкостью согласилсяон. Встреча оборачивалась как-то неожиданно, Мэгги почувствовала себя неловко:чужой человек прямо говорит, что явился за двенадцать тысяч миль только радитого, чтобы повидаться с ней, и, однако, не торопится объяснить, зачем это емупонадобилось. В конце концов он, пожалуй, даже ничего, но почему-то перед нимнемного робеешь. Быть может, он вывел ее из равновесия просто оттого, что онатаких никогда еще не встречала. Внезапно Джастина представилась ей в совершенноновом свете — ее дочь запросто водит знакомство с такими людьми, как этот ЛионМёрлинг Хартгейм! Впервые Мэгги наконец подумала о Джастине как о равной.

Хоть она и немолода, и совсем седая, а все еще оченькрасива, думал Лион, встречая ее вежливо-внимательный взгляд; и все же странно,до чего не похожа на Джастину, вот Дэн — тот был вылитый кардинал де Брикассар!Как ей, должно быть, одиноко! И все же ее не так жаль, как Джастину: она явносумела вновь обрести некоторое душевное равновесие.

— Что Джастина? — спросила Мэгги. Он пожалплечами.

— К сожалению, не знаю. В последний раз мы виделись ещедо гибели Дэна.

Мэгги ничем не показала, что удивлена.

— Я и сама после похорон Дэна ее не видела. — Онавздохнула. — Я все надеялась, что она приедет домой, но похоже, онаникогда уже не вернется.

Он пробормотал что-то невнятно-утешительное, но Мэгги словноне услышала, продолжала говорить, но как-то по-другому, будто не ему, а самойсебе:

— Дрохеда теперь точно приют для престарелых. Нам нужнамолодежь, а молодых только и осталась одна Джастина.

Жалости как не бывало. Лион порывисто наклонился к Мэгги,глаза его блеснули.

— Вы говорите о ней так, будто она принадлежитДрохеде, — сказал он резко. — Предупреждаю вас, миссис О'Нил, выошибаетесь!

— Какое у вас право судить, что такое Джастина и где ейместо? — вспылила Мэгги. — Вы же сами сказали, что видели ее впоследний раз еще когда жив был Дэн, с тех пор два года прошло!

— Да, правда, прошло два года. — Он заговорилмягче, заново ощутив, во что, должно быть, превратилась ее жизнь. Вымужественно переносите свое горе, миссис О'Нил.

— Вот как? — Она силилась улыбнуться, по-прежнемуглядя ему прямо в глаза.

Вдруг ему стало понятней, что, должно быть, нашел в нейкардинал Ральф, почему так ее любил. В Джастине этого нет, но и он ведь неРальф, он ищет совсем другого.

— Да, вы мужественно все это переносите, —повторил он. Она мгновенно уловила скрытый смысл его слов, болезненнопоморщилась. Спросила дрогнувшим голосом:

— Откуда вы знаете про Дэна и Ральфа?

— Догадался. Не беспокойтесь, миссис О'Нил, большеникто ничего не знает. Я догадался потому, что знал кардинала очень давно,задолго до знакомства с Дэном. В Риме все думали, что кардинал — ваш брат, дядяДэна, но Джастина раскрыла мне глаза в первый же день, когда я ее встретил.

— Джастина? — вскрикнула Мэгги. — Только неДжастина!

Она яростно ударила себя кулаком по колену, Лион наклонился,перехватил ее руку.

— Нет-нет, миссис О'Нил! Джастина понятия ни о чем неимеет, и дай Бог, чтобы она никогда не узнала правду! Поверьте, это была простонечаянная обмолвка.

— Вы уверены?

— Клянусь.

— Тогда объясните, ради всего святого, почему она неедет домой? Почему избегает меня? Неужели ей так невыносимо меня видеть?

Не только слова, но и смертельная тоска в ее голосе открылиему, какой пыткой было для нее, что дочь за эти два года ни разу ее ненавестила. Задача, что привела его сюда, казалась уже не столь важной,появилась другая: успокоить страхи матери.

— Это моя вина, — решительно сказал он.

— Ваша? — с недоумением переспросила Мэгги.

— Джастина собиралась поехать с Дэном в Грецию иубеждена, что если бы поехала, Дэн остался бы жив.

— Чепуха! — сказала Мэгги.

— Вот именно. Нам с вами совершенно ясно, что эточепуха, а ей — нет. И только вы можете ей это объяснить.

— Я? Вы не понимаете, мистер Хартгейм. Джастинаникогда, за всю свою жизнь, не прислушивалась к моим словам. В прежние временая еще могла хоть как-то на нее повлиять, но теперь об этом и думать нечего. Онадаже видеть меня не желает.

Это прозвучало безнадежно, но не униженно.

— Я попалась в ту же ловушку, что и моя мать, —просто, почти сухо продолжала Мэгги. — Дрохеда — это вся моя жизнь… этотдом, книги… Здесь я нужна, здесь в моем существовании еще есть какой-то смысл.Здесь люди, для которых я — опора. Моим детям я никогда не была опорой.Никогда.

— Вы не правы, миссис О'Нил, будь это правдой, Джастинапреспокойно, безо всяких угрызений совести, могла бы приехать домой. Вынедооцениваете ее любовь к вам. Я сказал, что Джастина теперь мучаетсяугрызениями совести по моей вине, это из-за меня она осталась в Лондоне, онахотела быть со мной. Но терзается она из-за вас, а не из-за меня.

От Мэгги дохнуло холодом.

— Она не имеет права терзаться из-за меня! Пускайстрадает за себя, если не может иначе, но не за меня! Только не за меня!

— Значит, вы мне верите, что она понятия не имела оДэне и кардинале?

Ожесточение Мэгги схлынуло, словно он напомнил, что тут ещемногое поставлено на карту, о чем она позабыла.

— Да, — ответила она, — я вам верю.