Мэгги теперь писала не часто, долгая разлука сказалась наних обеих, а уж если приходили письма, то какие-то безжизненные, натянутые. Аэто было совсем другое, в нем слышался голос надвигающейся старости, сквозьничего не значащие фразы, будто вершина айсберга, проступили на поверхностьдва-три слова глубоко скрытой усталости. Джастине это очень не понравилось.Старость. Мама — и старость?!

Что же там происходит, в Дрохеде? Может быть, мама стараетсяскрыть какое-то несчастье? Может быть, больна бабушка? Или кто-то из дядей?Или, не ровен час, сама же мама? Вот уже три года она никого из них не видела,с ней-то, с Джастиной О'Нил, за это время ничего не случилось, а там, у них —мало ли что могло случиться за три года! У нее жизнь скучная, однообразная, ноэто совсем не значит, что и у других все застыло на месте и ничего не меняется.

Вечер у Джастины свободный, и «Макбета» в этом сезоне надобудет играть еще только один раз. День тянется нескончаемо, вечером предстоитужин с Лионом, но и это сегодня не радует. Эта наша дружба выдохлась,бессмысленно все и ни к чему, думала Джастина, натягивая на себя платье тогосамого оранжевого цвета, который Лион терпеть не мог. Старый брюзга сдопотопными вкусами! Мало ли что ему там не нравится, пускай терпит ее такую,какая есть. Джастина взбила оборки на низком корсаже, обтянувшем мальчишескихудощавый торс, встретилась взглядом со своим отражением в зеркале и сердитоусмехнулась. Подумаешь, буря в стакане воды! Ведешь себя как пустейшая дамочка,сама же эту породу больше всего презираешь. Должно быть, все очень просто.Выдохлась, надо встряхнуться, переменить обстановку. Слава Богу, моей ледиМакбет скоро конец. Но что же все-таки с мамой?!

Лион все больше времени проводит в Лондоне, только дивудаешься, с какой легкостью он носится из Бонна в Лондон и обратно. Конечно,если в твоем распоряжении личный самолет, это упрощает дело, но все-таки,наверно, утомительно.

— Чего ради ты так часто приезжаешь со мнойповидаться? — ни с того ни с сего спросила она. — Газетные сплетникивсей Европы тобой за это восхищаются, а я, признаться, начинаю подозревать, чтоя для тебя просто предлог бывать почаще в Лондоне.

— Это верно, иногда я пользуюсь тобой какширмой, — преспокойно согласился Лион. — По правде сказать, благодарятебе я давно уже кое-кому втирал очки. Но встречаться с тобой не такой тяжелыйтруд, ведь это мне приятно. — Темные глаза его пытливо смотрели в лицоДжастине. — Ты сегодня какая-то очень тихая, herzchen. Тебя что-тотревожит?

— Да нет, не очень. — Джастина поковыряла ложкойсладкое и отодвинула, не притронувшись. — Так только, пустяк, глупость. Мыс мамой больше не переписываемся раз в неделю… так давно не видались, что иписать друг другу уже не о чем… но сегодня от нее пришло какое-то странноеписьмо. Совсем на нее не похожее.

Сердце у него упало; что и говорить, Мэгги долго думала, ночутье подсказывает ему — она начинает действовать, и первый ход не в егопользу. Она решила отыграть дочь, вернуть ее, чтобы Дрохеда не осталась безнаследника.

Он потянулся через стол, взял Джастину за руку; к зрелостиона стала красивее, подумал он, несмотря на это ужасное платье. На лице уже чуть-чутьнамечаются морщинки и придают этому лицу озорного мальчишки достоинство,которого прежде так не хватало, выдают своеобразный и сильный характер, —характера-то и прежде, конечно, было не занимать. Но подлинная ли это,глубинная зрелость или только видимость? Вот в чем главная беда с Джастиной,сама она даже не желает заглянуть вглубь.

— Твоей матери очень одиноко, herzchen, — сказалон, сжигая свои корабли. Значит, вот чего хочет Мэгги, так может ли он и дальшесчитать ее не правой, а правым себя? Она — мать, уж наверно она лучше знаетсобственную дочь.

— Да, пожалуй. — Джастина нахмурилась. — Но уменя такое чувство, что тут еще что-то кроется. Ведь ей, должно быть, многиегоды жилось очень одиноко, почему же вдруг возникло что-то новое? Я никак непойму, в чем тут дело, Ливень, может быть, от этого мне особенно тревожно.

— Мне кажется, ты забываешь, — она ведь стареет.Должно быть, для нее становится мучительно многое, с чем она раньше справляласьбез особого труда. — Взгляд Лиона вдруг стал отрешенным, словно оннапряженно, сосредоточенно думал совсем не о том, что говорил. — Джастина,три года назад она потеряла единственного сына. Ты думаешь, время лечит? Апо-моему, чем дальше, тем больней. Она потеряла его, а теперь наверняка думает,что и ты для нее потеряна. Ты ведь даже ни разу не съездила повидаться с ней.

Джастина зажмурилась.

— Я поеду. Ливень, поеду! Честное слово, поеду, и оченьскоро! Конечно, ты прав, ты всегда прав. Никогда не думала, что заскучаю поДрохеде, а последнее время что-то стала думать о ней с нежностью. Как будто иправда я с ней кровно связана.

Лион вдруг посмотрел на часы, хмуро улыбнулся.

— Извини, пожалуйста, herzchen, но сегодня я тожевоспользовался тобой как ширмой. Мне очень неприятно, что я не могу проводитьтебя до дому, но меньше чем через час надо встретиться с неким весьма важнымдеятелем в одном сверхсекретном месте, и поехать туда придется на своей машине,за рулем которой сидит трижды проверенный сверхнадежный Фриц.

— Сверхтаинственный Лион! — весело поддразнилаДжастина, стараясь не выдать, что огорчена. — Теперь понятно, почему вдругмне надо кататься на такси! Меня-то вполне можно доверить и таксисту, а вотсудьбы Общего рынка — ни в коем случае, так, что ли? Ладно, не нужны мне нитакси, ни твой трижды проверенный Фриц, вот возьму и поеду просто на метро.Время еще детское. — Она подняла безучастную руку Лиона, прижалась к нейщекой и вдруг поцеловала. — Ох, Лион, не знаю, что бы я без тебя делала!

Лион сунул руку в карман, поднялся, повернулся и другой рукойотодвинул стул Джастины, давая ей встать.

— Я тебе друг, — сказал он. — На то и друзья,чтоб без них нельзя было обойтись.

Но едва они расстались, по дороге Джастина вновь невеселозадумалась, и озабоченность эта быстро перешла в совершенное уныние. Сегоднявпервые он заговорил о чем-то более или менее личном — и разговор свелся ктому, что, по его мнению, ее мать страшно одинока, стареет, и Джастине надо быпоехать домой. Навестить маму, сказал он, а на самом деле, кажется, считает,что надо вернуться совсем. А значит, какие там чувства он ни питал к ней впрошлом, они и впрямь — прошлое, и у него нет никакой охоты все это воскрешать.

Прежде ей и в мысль не приходило, что она могла стать длянего докукой и помехой, частицей прошлого, которую он не прочь бы похоронить вблагопристойной безвестности где-нибудь в Дрохеде или вроде того, — авдруг?.. Но тогда зачем девять месяцев назад он опять вошел в ее жизнь? Пожалелее? Или считал, будто он ей чем-то обязан? Или решил, что в память Дэна надокак-то подтолкнуть ее к матери? Он ведь очень любил Дэна, и как знать, о чемони говорили во время тех долгих встреч в Риме, когда ее с ними не было? Можетбыть, Дэн просил Лиона о ней заботиться, вот он и заботится. Выждал дляверности, чтоб быть спокойным, что она не выставит его за дверь, и опятьзаявился, чтобы исполнить то, что он там пообещал Дэну. Да, очень похоже направду. Ясно же, он больше ее не любит. Чем бы она его прежде ни привлекала,давным-давно всему пришел конец; и потом, она ведь чудовищно с ним обращалась.Сама виновата, больше никто!